— Но она этого не сделает, — ответила Бард. — Это не в ее характере. Она — худший тип злодея, тот, который думает, что поступает правильно. В этом смысле она даже опаснее своего учителя. Он просто считает себя правым.

— А мы? — спросил он. — мы тоже просто цепляемся за иллюзию? Перед тем как прийти сюда, я поговорил с Вором. Она сказала мне, что останется на время осады, но потом уедет из Кэллоу.

На его губах промелькнули остатки веселья.

— Я считаю, что она сторонится меня.

— Вор видит Творение через призму своего имени, — заметила Альморава. — Это дает ей больше ясности, чем ты думаешь, но люди с ее Ролью не предназначены для того, чтобы смотреть на более широкую картину. Она борется с тем, что воспринимает как несправедливость, где бы она ее ни видела, но никогда не сможет искоренить причины.

То же самое, подумал он, можно сказать и о многих героях. Их борьба была проиграна с самого начала. Вы можете свергнуть могущественных, злоупотребляющих своей властью, повернуть вспять великие волны Зла, которые захлестнут человечество, но как один человек может изменить мир? Он считал, что для этого есть причина. Небеса отдали Судьбу человечества в руки человечества, а не Именованных. Герои, наделенные экстраординарными способностями, должны были иметь дело с экстраординарными угрозами. Не для того, чтобы взять бразды правления миром.

— Нет никаких первопричин, — устало сказал он. — Или только одна, если хочешь. Люди есть люди, со всеми вытекающими отсюда недостатками. Мы стремимся делать Добро и терпим неудачу, потому что не созданы для совершенства. Иногда я думаю, не является ли все это большой шуткой за наш счет, Альморава. Как если бы они поместили лучший мир прямо за пределами нашей досягаемости, чтобы они могли наблюдать, как мы пытаемся и не можем до него дотронуться. —

Бард хмыкнула.

— А ты знаешь, что среди жрецов Дома Света ведутся споры о том, присуще ли душе Зло или нет?

Уильям был жителем Льеса: конечно, он это знал. Даже после завоевания братья и сестры были повсюду на юге Кэллоу, и их публичные дебаты по богословским вопросам считались хорошим зрелищем в большинстве деревень. Люди действительно путешествовали, чтобы увидеть знаменитых спорщиков за работой. Было много ставок, которые были намного менее благочестивыми, но люди, как правило, помнили аргументы, сделанные даже после того, как деньги переходили из рук в руки.

— Ты собираешься передать мне какое-то великое откровение? — спросил он. — Этот спор бушевал все время, пока стоял Дом, и некоторые говорят, что жрецы, построившие его, спорили, когда закладывали камни.

— Я думаю, это очень интересный вопрос, если посмотреть на нынешнюю породу злодеев, с которыми мы имеем дело, — сказала Бард. — Только трое имеют значение: Императрица, Рыцарь и Оруженосец.

Альморава подняла палец.

— Малисия взяла за правило улучшать участь простых кэллоу, когда только могла. Чисто из корысти, но тем не менее она это делает.

Она подняла второй палец.

— Большой Парень строже следит за соблюдением законов старого королевства, чем Фэрфаксы до него. Он не мягок в этом отношении, но он поддерживает порядок и принуждает к чему-то, что выглядит как правосудие, если немного прищуриться.

Третий палец.

— Обретённая. Ну, ты же сам с ней встречался. Она думает, что спасает Кэллоу. Можно утверждать, что ее намерения героические, даже если она немного сложнее.

— Ты презираешь Империю даже больше, чем я, — нахмурился герой. — Тем не менее, это выглядит как довольно бесстрастная защита их действий.

— Дело в том, Уильям, — сказала она, не обращая внимания на его слова. — что они не первые злодеи, выигравшие несколько сражений. Однако не было прецедента, чтобы Империя удерживала Кэллоу более двадцати лет. Почему они отличаются?

— Мы никогда не имели дела с такими искусными злодеями, которые бы не наносили друг другу удары в спину, — сказал Одинокий Мечник. — Или были убитыми соперниками.

— Да, это другое дело, — согласилась Альморава. — В этом есть преданность. Даже привязанность. Не те черты, которые обычно ассоциируются у вас со злодеями. Не то чтобы они были неспособны на них, но Имена возвеличивают все, чем ты являешься — и ты не сможешь пожать руку Богам Ниже, будучи мальчиком из хора.

— Я тебя не понимаю, — признался Уильям.

— Это одни из самых успешных злодеев в истории Империи, — сказала она. — И они стали такими, пройдя через мотивы быть Добром.

Темноволосый мужчина поднял бровь.

— Совершенно определенно не Добро.

— О, я не спорю, что это так, — сказала Бард. — Видишь ли, я думаю, что мы рождаемся Злыми. Потому что Зло — это инстинкт. Это та животная часть нас, которая хочет чего-то для себя, независимо от того, что она делает с другими. С тех пор она принарядилась в философию, но в этом ее суть.

Она невесело улыбнулась.

— Но я хочу верить, что когда Боги создали нас, они дали нам не только инстинкт, но и мысль. Мы учимся быть Хорошими, Уильям. Потому что мы хотим быть лучше. Это не так просто, но, возможно, если мы будем делать это достаточно долго, это станет для нас естественным.

— Так ты хочешь сказать, что Повелитель Падали пытается быть Хорошим? — скептически спросил он.

— Я хочу сказать, что это первые злодеи за долгое время, которые руководствуются мыслью, а не инстинктом, — ответила Альморава. — поэтому они и слабее. Они склоняются в неправильном направлении, и это дорого им обходится.

— Не понимаю, чем это лучше, — вздохнул Одинокий Мечник. — раньше ты говорила о первопричине. Люди есть люди, не так ли?

— Вот только люди учатся, Уильям. Даже другая сторона заметила это, в той мере, в какой они пытаются опошлить то, чем мы являемся. Говорят, что Небеса дали нам законы, но на самом деле это не так, не так ли? То, что они на самом деле дали нам, — это руководящие принципы, чтобы сделать мир лучше. И это работает.

Странствующая Бард поднялась на ноги. Альморава не была хорошенькой, хотя при некотором освещении ее можно было назвать поразительной. Смуглая кожа, вьющиеся волосы и крупный нос делали ее лицо интересным на вид, но не настолько привлекательным, чтобы быть пугающим. Обычно у нее была лютня, но сегодня ее нигде не было видно. Она всегда носила одну и ту же одежду из шелка и кожи, но на этот раз она была свежевыстиранной.

— И в кои-то веки от нее не пахнет пивоварней, — добавил Уильям чуть менее любезно.

— День за днем, — сказала она. — Год за годом, век за веком — мы делаем Творение лучше. Даже дно бочки подтягивается, когда вы поднимаете все остальные части.

— Прекрасная мысль, — сказал герой. — Но это не поможет всем нам, кто живет в Творении сейчас, а не через сто лет.

— Я знаю, — сказала она, положив руку ему на плечо. — Но я не хочу, чтобы ты воткнул меч в камень, думая, что это напрасно. Мы — часть чего-то большего, чем мы сами, Уильям Гринбери. Того, что использует нас по назначению. Но…

— Хорошее не обязательно должно быть хорошим, — тихо повторил он ее слова. — Просто праведным.

Он вздрогнул, когда она произнесла его полное имя. Он никогда не говорил ей об этом, и никто не называл его так уже много лет. Казалось, это было целую жизнь назад. Альморава прижалась к нему, и на мгновение ему показалось, что она собирается его поцеловать. Она, конечно, не скрывала своего влечения к нему или к некоторым другим людям. Если она это сделает, он отвернется. Вместо этого она положила голову ему на грудь и обвила его руками, тихо вздыхая. Через мгновение он обнял ее в ответ.

— Каждый раз, — прошептала она. — Вы, несчастные Раскаявшиеся глупцы, каждый раз разбиваете мне сердце.

Она отстранилась, задержав руку на его груди, и ушла, не сказав больше ни слова. Уильям Гринбери молча подошел к алтарю. Он обнажил Клинок Кающегося и плавно ввел его внутрь, меч вошел без сопротивления и не оставил следа. Он опустился на колени перед камнем и закрыл глаза. За всем тем, что Альморава говорила о мышлении и инстинкте, он нашел более глубокую истину. Если Зло действительно присуще всем, как она, похоже, считает, то быть Добром — значит сделать выбор. Эта мысль взволновала его больше, чем он ожидал.