ИЗ ГРУЗИНСКИХ ПОЭТОВ АЛЕКСАНДР ЧАВЧАВАДЗЕ (1786–1846) * * * О далекие, полные света года! Отлетела, как сон, ваших дней череда. Я же, верно, не стану иным никогда, Не гонюсь я за сменой времен. Я все тот же всегда. Я ушел от людей, суетой утомлен. Вы дивитесь, что жив я, как встарь, как тогда? Я все тот же всегда. Я печальной судьбою своей заклеймен, О, да будет щитом мне надежды звезда! Я все тот же всегда. Убегает надежда, напрасен мой стон… Лучше смерть, если нет упований следа. Я все тот же всегда. Я единой единожды отдан в полон, Я служу ей, не ведая рабства стыда, Я все тот же всегда. Жаль мне тех, кто на верность, как я, осужден. Это рыцарство наше не стоит труда. Я все тот же всегда. А она обо мне и не помнит, горда. Все же, где бы я ни был, я с ней навсегда. Я все тот же, пусть годы бегут, как вода. Не гонюсь я за сменой времен. Я все тот же всегда. КАВКАЗ Главой над Понтийским встает побережьем, Скалистой стопою на Каспие свежем, Простерт меж морями Кавказ-Голиаф, Все дивные дива творенья собрав. Там — грохот обвала, здесь — праздник природы. По скатам ребристым, по глыбам породы Свирепые реки, сломавшие льды, Несут орошенье в поля и сады. Закутанный тучей шелом великана Сверкает резьбой ледяного чекана, Но время наступит, и рухнет шелом, — Лавиною скатится в горный пролом. Скольженье, мельканье, таинственный трепет… Там вьюга чудовище странное лепит, Там новая вьюга столбом завилась И прянула в бездну, исчезнув из глаз. Ревет ураган, и туманные клочья Влачатся, и утро становится ночью. Гляди, — затрещала земная кора, И хлябью потока разверзлась гора. Там лес строевой закачался под ветром, Дорога обвалом засыпана щедрым. Один только высится кряж голубой И распоряжается жизнью любой. Но выглянет солнце, — и в отблесках ранних, Здесь гул водопада, там льда многогранник, Создания нечеловеческих рук Алмазом и золотом вспыхнули вдруг. Любая былинка — творенья частица. Жизнь искрится, блещет и жаждет вместиться В цветочных кошницах и сочных плодах, На склонах кудрявых, в зеленых садах. На круче опасной, у склона лесного Не встретит беспечный олень зверолова. Он свесил рога и глядит, как внизу Нестрашные молнии мечут грозу. И тур, что ловчее оленя и выше, Добрел до ущелья, где синею крышей Свисает над ним неприступный ледник, И зверь замычал и к теснине приник. Когда-то давно к этим жутким отвесам Титан Прометей был прикован Зевесом, И коршун клевал его печень века, И мчались над плахой его облака. Но время пришло, и к расселине узкой Явился воспитанный в армии русской Герой Цицишвили, и Терек смирил, И в скалах широко врата растворил. И армия Севера в славе железной Шагнула на кряж и, не дрогнув над бездной, Кремневую молнию сжала рукой И склеп раскрошила солдатской киркой. Гряда великанов на вызов металла Рыдала отгулами и трепетала. Но дети Иверии поняли: тут В их светлое Завтра дороги ведут. ГРИГОЛ ОРБЕЛИАНИ (1804–1883)
ПЛАЧУЩЕЙ Н(ИНЕ) Ч(АВЧАВАДЗЕ) Если, друг мой, в час свиданья Ты полна изнеможенья, Если впрямь твои страданья — Не каприз воображенья, — О, приди ко мне, светило, Ляг на грудь мою, рыдая, Чтоб душа моя изныла, Скорбь твою перенимая. Если ж, друг мой, эти слезы — Только плод мечты чудесной, Если жемчуг пал на розы, Чтоб сиять росой небесной, — О, продли мое блаженство, Плачь еще! На целом свете Нет такого совершенства, Как живые слезы эти! 1829 ПИР (Подражание Пушкину) Люблю я пир, где царствует свобода, Где слово «пей!» с заката до восхода Над беззаботной слышится толпой; Где, веселясь за чашей круговой, Мы пьяный рог сменяем азарпешей; Где на исходе ночи догоревшей, Когда заря над городом встает, Ко мне моя красавица идет, Свой легкий стан в объятия склоняет И за разгул веселый упрекает. ПРОЩАНИЕ На лепестках едва открытой розы Роса небес сверкает и горит. Не так ли, друг мой, медленные слезы С твоих печальных катятся ланит? Мой милый друг, в минуту расставанья, О, как ты мне безмерно дорога! И как умерю я твои страданья, Как осушу печали жемчуга? Я слез не лью, и страшной немотою Опять окован бедный мой язык: Пустым словам, затверженным толпою, Моей любви вверять я не привык. Лишь только призрак чувства многословен, Язык любви не есть язык глупца, И не найдется в нем таких диковин, Чтоб всю любовь исчерпать до конца. Вот почему так страшно сердце гложет Пылание бестрепетных страстей. Оно наружу вырваться не может, Но тело прожигает до костей. Лишь слабый сердцем любит по-иному. Его любовь — упавший с гор поток: Упавший с гор, поток подобен грому, Но средь долин он мал и неглубок. Такое сердце стоном и разлукой Свою любовь развеет без труда И, незнакомо с длительною мукой, Вернется к жизни, легкой, как всегда. Но есть сердца, подобные граниту, И, если чувство врезалось в гранит, Не властно время дать его в обиду, Как и скалу оно не раздробит. Пока восходит солнце надо мною, Пока луна не остановит бег, Пока живу я жизнию живою, — Мой милый друг, я твой, я твой навек! |
