У меня сто болезней и тысяча бед,

Тяжелей всех на свете забот — нищета.

Скорбь искала меня и напала на след.

Без конца караваном идет нищета.

Льется золото в пестром кругу бытия.

Затвердела от голода печень моя.

Держит, душит и гложет меня, как змея,

Умножает долги что ни год нищета.

Не прожить без еды и единого дня.

Ночью глаз не смыкаешь, лежишь без огня.

Не уходит к богатым, живет у меня,

Спит в углу на тряпье, слезы льет нищета.

В руки ей человек попадется живьем —

Подпояшется старая крепким ремнем

И ударит с размаху чугунным пестом…

Бьет — ударам ведет точный счет нищета.

Не могу я избыть нищету и тоску,

Кто посмотрит с улыбкой в лицо бедняку?

Много игр я впустую сыграл на веку,

Смотришь — каждую ставку берет нищета.

Говорит Кемине: тех — казной золотой,

Этих — жизнь наделяет сумою пустой.

Ты не рвись, мое бедное сердце, постой,

Будет время — от нас отойдет нищета.

Доверься разуму, покуда он с тобой.

С драконом в бой пойдешь — горой за правду стой

Злоречие в родстве с презренной клеветой.

Не будь же злоречив и бойся праздных слов!

Лжецы наставники и неучи муллы,

Вы бросили ислам в пучину душной мглы.

«Мы просветители!» Бесхвостые ослы,

Глаз не дает сомкнуть ваш сумасшедший рев.

Попрали знание властители наук

И от поганых яств не отрывают рук;

Зов истины для них — лишенный смысла звук,

И стал простой народ добычею воров.

Ребенка малого избрали старшиной,

Пыль бородой метут пред байскою мошной;

Бедняк для них — баран, а нищий — пес дрянной,

Их суд страшит сирот и беззащитных вдов.

Дервиш и скуп и нагл, а мы святым отцом

И благодетелем обманщика зовем.

Жезл Моисея крив пред истинным путем;

Прямей стрелы мой путь, и правда — мой покров.

Пускай лицо в муке — еще не мельник ты.

Чалма на голове, но злой бездельник ты.

Когда бы ты своей страшился пустоты,

Не множилось бы так число людских грехов!

Поститься нам велишь — и пальцы в жир суешь,

Возьмешь последний грош — и прямо в рай пойдешь

Дутарщика зато навеки в ад пошлешь,

О пир, наставник наш, любитель мертвецов!

Ты хитрости достиг невиданных высот,

О мерзостях твоих не ведает народ,

Кто разгадал тебя, тот грешником слывет,

Ты молишься, а сам проклясть меня готов.

Моих проступков бог и тот не может счесть,

Но он простит меня: я помню стыд и честь.

Кто, Кемине — кяфир? Ты сам кяфир и есть.

Ад ждет тебя, — ты, пир, на склоне дней таков!

Хорошо прожить на свете долгий век,

И еще пожить немного хорошо.

Твоему ли будет сердцу, человек,

У последнего порога хорошо?

Неуч в перстень вставит криво самоцвет;

До высоких дел злодею дела нет;

Вдалеке от наших горестей и бед

Вольной лани быстроногой хороню.

Вот к прохожим потаскуха льнет во тьме,

У нее краюшка хлеба на уме.

Хорошо не подходить к ее кошме,

И пойти другой дорогой хорошо.

Где ты, вянущая роза, спишь в траве?

Кемине не доверяет злой молве.

Замуж выйти он советует вдове, —

Разве быть ей слишком строгой хорошо?

Спешите, юноши, на этот мир взглянуть:

Воспоминание блаженных лет останется.

Играйте, милые, любите дольний путь,

И капля радости в пучине бед останется.

Жизнь, точно девушка, приятная на вид,

Для неудачников готовит сто обид.

Кочевники уйдут, и песня отзвучит,

Но все же от колес в пустыне след останется.

И скажет Кемине: сомненья нет, умрешь,

Измученную плоть сухой земле вернешь,

Твою казну возьмут и взвесят каждый грош,

Но сыновьям твоим весь этот свет останется.

Шах смотрит с башни на страну.

Навстречу хану хан стремится.

Народ приветствует луну,

Луна от наших стран стремится.

Я за любимой рвался вдаль,

С любимой не видался — жаль! —

Была печаль, и есть печаль.

Кто полюбить обман стремится?

Султанша выйдет погулять,

Служанки будут ликовать.

Луну встречать пойду опять —

Луна уйти в туман стремится.

От Кемине один почет:

Он милостей от милой ждет,

Он жалобу желанной шлет,

Он сердцем к Айсолтан стремится.