МОЛОДО-СТАРО Когда еще юн, То кажется все Легко объяснить И мудрым прослыть. А в старости лишь Одно ты познал, Не хватит всех лет, Что бог даровал, И целого века, Чтоб стать человеком. МИХЛ ГОРДОН (1823–1890) МОЕ ВРЕМЯ Из чрева матери родной Пришел кричащим и в слезах, А в вечный дом в земле сырой Безмолвным унесут мой прах. Как в дверь открытую иду, И никому не удержать, Так в яму темную сойду, Оставив навсегда кровать. Жизнь слишком быстро пронеслась, И недалек последний час, — Казалось, только началась, А смерть уж поджидает нас. Прошли мильоны долгих лет До появленья моего, Еще мильон пройдет им вслед, Я не увижу ничего. Как море, каплею одной На миг под солнцем заблестит И унесет ее с собой, В своей пучине растворит. Так жизнь подобна капле той, На миг из вечности мелькнет, Случайно всплыв на свет земной, И навсегда в нее уйдет. АБРАМ ГОЛЬДФАДЕН (1840–1908) Род уходит и род приходит. Екклезиаст, гл. 1, стр. 4. Мчатся годы, мчатся годы, И стремителен их бег, Мученики от природы, Люди трудятся весь век. От работы, что натужна, Сохнет мозг в костях людских. — А кому все это нужно? — До вопросов ли таких! Вечна смена поколений, Все как сон, как вещий знак. И герой ушел, и гений, И вельможа, и бедняк. Даже самых знаменитых Время, схоронив сперва, Не спеша с надгробных плит их Принялось стирать слова. На кладбище многолюдно, И надгробных плит не счесть, Но на них бывает трудно Эпитафии прочесть. Есть рождению и тлену Предназначенный черед, Поколению на смену Поколение придет И героев новых время Породит среди веков. Снова племя сменит племя Богачей и бедняков. Принесут с собою годы Жизнь другую, мир иной. Представленья, нравы, моды — Все не вечно под луной. Надмогильными камнями Дверь закрывших за собой Позабудут, хоть корнями С ними связаны судьбой. От работы, что натужна, Долго ли сойти на нет? — А за чем все это нужно? — Есть один простой ответ: — Нрав наш не переупрямить, Будь нам хоть под сотню лет, О себе оставить память Мы стремимся — не секрет… За ушедшими в жестокий Становлюсь черед земной. Знаю, что тысячеокий Ангел прилетит за мной. Встречей с ним прельщусь едва ли, Но ему желанный, я Отложу перо в печали И скажу: «Адье, друзья!» И, как фон-барон-бездельник, Развалюсь в земле. Причем Окажусь, хоть жил без денег, По соседству с богачом. Он при жизни был вельможей, Я держался в стороне, Но богач по воле божьей Ровней сделается мне. После моего заката Книжный лист напомнит вам, Что писал сие когда-то Я — Гольдфаден Абраам! САМОВАР — Ты зачем, ответь по чести, В обществе хорошем, друг, Стоя на почетном месте, Дуешься на всех вокруг? Почему, вздувая пар, Кипятишься, самовар? — Оттого я так серчаю, Что иные вкруг меня, Рады, приступая к чаю, Сплетничать день ото дня. Не терплю таких речей И пыхчу все горячей… Налил чай гостям хозяин, Слушать — мед на языке, Но в душе желает Каин Им свариться в кипятке. Рад, когда уходят гости. Фальшь презрев, киплю от злости… Гость иной поесть попросит, Еле держится душа. Чай пустой ему подносит Мой хозяин не спеша. Экий скряга! Я, признаться, От стыда готов взорваться! Вновь придет к хозяйке дама: «Ангел мой, прошу к столу!» А простятся — тут же прямо Говорит о ней хулу. Выскочить готов за дверь я, Ненавижу лицемерья!.. Явится иной с визитом. Беден? Что за благодать! Раз слывет не именитым На смех след его поднять! А я киплю, Издевательств не терплю!.. Пьют иные чай богатый, Венское стекло, фарфор, Но красны долги расплатой, И стучится кредитор. Тех клеймить не перестану, Кто живет не по карману… Коль за чаем вечерком Муженька бранит супруга, Словно шпарит кипятком, И дрожит он от испуга, Я встреваю в их раздор: — Подкаблучнику позор!.. Отбыл муж на таратайке, И тайком проник во двор Щечки целовать хозяйке Златоусый ухажор. Я киплю. Я негодую На хозяйку молодую… — Помолчи, пузан, немного, Не суди их грешных чар. Эй, служанка, ради бога, Убери-ка самовар! Он пыхтит здесь ни к чему, Льнет хозяйка не к нему. |
