* * * Нет худшего порока в наше время, Чем умудренности святое бремя, Не наживешь иного, кроме зла, — Не мудреца ведь чтут здесь, а осла. Лети ж, мудрец, премудрою совою Туда, где нет «небес» над головою: Быть может, в этом сказочном краю Развеешь думу скорбную свою. Ужель, Ширин, все дни и ночи кряду Ты рудокопу повелишь Фархаду Киркою рыть до гроба Бисутун? Ужели, царь, из этих лирных струп Киркой, о камень скорби заостренной, Я должен извлекать глухие стопы? Нет, унесу свой одичалый вой Туда, где нет «небес» над головой! Теперь, когда угрюмое ненастье Заставило забыть меня о счастье, Когда туман объемлет кругозор, Когда дурман сплетает свой узор, — Теперь-то и подняться над землею Туда, где нет «небес» над головою. Или душа поэта такова, Что может преклоняться, как трава? Или Шохин не означает «сокол»? А стих его не залетел высоко ль? И обаянье голоса его Волшбой не пристыдило естество? Иль похвалы ему не расточались? Иль «небеса» над ним не издевались? Чего ж ему еще осталось ждать? Так вознеси свою соколью стать Любой тропой, хотя б и роковою, Туда, где нет «небес» над головою! ТОШXОДЖА АСИРИ(1864–1915) * * * Ах, что такое человечность? Путь к свету, на восток, держать. В узде времен коня мгновенья — как ни был бы высок — держать. Во всяком, даже малом, деле хранить зерцало чистоты И в самой малой доле сердца извечный огонек держать. Быть вечно устремленным к правде, восторги другу посвятив, Его в груди своей безмерной, а вовсе не у ног держать. Разбив страницы сущей правды на клетки вдоль и поперек, Ячейку безупречно ровной и вдоль и поперек держать. Алмазу взора придавая росу туманную стыда, Для окружающих стыдливость глубоко между строк держать. В миг испытанья шлем терпенья надеть на скорбное чело, Чтоб ледяною волей душу, как холодом поток, держать. Как пальма, простирая тени на всех измученных в пути, Себя средь роз багряных скромно, как серый стебелек, держать. Всегда стараться быть свободным от двуединости души И, сладких слушая монахов, на языке замок держать… Увы! От этих лицемеров, изображающих святых, Ты никуда не удалишься, нигде не скроешься от них. Уйди по-львиному в пустыню иль в камышах найди свой кров Растянут черной паутиной религиозный свой покров. Но ты, о друг мой, с недоверьем на это рубище взирай, — Пираты в океане веры! Грабители у входа в рай! Пускай на теле власяница — в дому румийская парча. О, если б можно бы омыть их водой холодного меча! ОТВЕТ ПОЭТУ, КОТОРЫЙ СПРАШИВАЛ О ПОЛОЖЕНИИ В ХОДЖЕНТЕ Здесь положение — хоть плачь, и улучшенья нет. Питаемся отчаяньем, а насыщенья нет. По щиколотку летом — пыль, зимою — грязь в жилищах, — Вот все убранство их, других там украшений нет. РУБАИ 1 Пропорхнула жизнь моя, как весенний ветерок, День и ночь мои обрек на страданья злобный рок. Глаз, бывает, я сомкнуть не успею — ночь прошла, Веки чуть смежу — гляжу: день уже отбыл свой срок. 2 Хоть и венценосец ты, хоть великим ты слывешь, Хоть подчинены тебе земли и моря, а все ж — Сея просо, не мечтай, что оно родит пшеницу: Что посеял, только ты впоследствии пожнешь! 3 Разочарованием небосвод меня клеймил, Он мне сердце истерзал, душу скорбью ущемил. В одиночестве сгорел я надгробною свечой — И забудут обо мне все, с кем жил, кто был мне мил. МУХАММАД СИДДЫК ХАЙРАТ (1878–1902) САТИРА НА НАЧАЛЬНИКА НОЧНОЙ ПОЛИЦИИ БУХАРЫ Толстобрюхий! Сидишь ты в седле, а подобен свинье. Что за странность: ты стал главарем людоедов-волков! Кто видал, чтобы волки вождем признавали свинью? Ты — свинья, но по нраву ты волк, ты таков, ты таков! Впрочем, злобный ты волк иль свинья — людям ясно одно: Твой эмир — с волчьим правом свинарь, он — вожак подлецов! Ты преступников ищешь? Главарь грабежей, постыдись: От твоих мы страдаем воров, от эмирских воров! Покрываешь злодеев ночных под покровом ночным, И в опасности ныне у нас каждый дом, каждый кров! |
