1859 ЯКОВ ЩЕГОЛЕВ (1823–1898) НЕВОЛЯ Дайте мне коня лихого, Дайте вороного; Отпустите казачину В путь-дорогу снова. Я уздою золотою Коня зануздаю; Ветром буйным понесуся К родимому краю. Конь казацкий — борзый, хватский Копытами грянет, Возле куреня родного, Как вкопанный, станет. Соскочу я с вороного, Землю поцелую, Чарку, полную горелки, К губам приложу я. Тихо, тихо… Нету больше Коня вороного, — Не пускают казачину В путь-дорогу снова. Знать, помчится пан полковник Без меня на сечу, Взойдет солнце в чистом поле — Я его не встречу. Чья-то сабля засверкает, С недругами споря, В быстрых чайках запорожцы Расколышут море… Ой, когда б мне снова дали Коня вороного, Ой, когда б меня пустили В путь-дорогу снова! 1843 БЕЗРОДНЫЕ Брат казак, скачи за мною на коне горячем! Все равно о нас с тобою никто не заплачет, Только матушка-свобода, сабелька-сестрица, Конь буланый, быстроногий да стенная птица. Ой, тряхнем казной своею, брякнем золотыми, — Сразу сыщутся-найдутся други-побратимы. Все равно поляжем в поле, как судьба судила, Только солнце и увидит раннюю могилу, Только жалобно кукушка закукует в чаще, Только волки в голос взвоют по родне пропащей. Ох, судьба моя, судьбина, тяжко жить на свете! Ну, а все ж не наглядеться на родные степи. Поразвеются туманы, солнышко проглянет, Поразвеются печали, светлый час настанет. В ПОЛЕ У меня был конь ретивый, Конь могучий, долгогривый, Самопал, и сабля злая, И девчонка разбитная. Турки скакуна убили, Ляхи саблю иззубрили, И не стало самопала, И девчонка убежала. За буджакскими степями Ходят наши с бунчуками, А я с плугом да с сохою Гнусь над пашнею сухою. Что ж, такая моя доля: Вол устал, в бурьянах поле. Ветер веет-повевает, Котелочек закипает. Ой, кто в роще — отзовися, Ой, кто в поле — появися, Скоро все покроет мглою — Сядем ужинать со мною! Нет… никто меня не слышит Из-за тучи месяц вышел; Ветер веет-повевает, Котелочек остывает… 1846
СТРУНЫ Жизнь моя летит, как ветер Над студеным морем — Светлым счастьем не богата, А богата горем. Оглянусь да посмотрю я, Все окину взглядом: Что там милого найдется, Что припомнить надо? Мчались годы, словно воды По степной долине, И кропил я ту долину Лишь слезой доныне. Видел я, как всюду правду Яростно топтали, Как последнюю рубаху С бедняка сдирали; Как безродный сиротина Под забором жался; Как, трудясь за корку хлеба, Кровью обливался; И как мать дитя больное К сердцу прижимала, Не в пеленки, а в лохмотья Кутала, рыдала; Как пригожую дивчину Нищета заела, Как напрасно погибало Молодое тело. Все я видел; и, внимая, Сердце надрывалось, — И взволнованное слово Под пером рождалось. Не тебе я, обыватель Сытый да счастливый, Понесу свой труд посильный, Искренний, не лживый. Чтоб тебе его усвоить, Чтобы с ним сдружиться, Нужно внове, без сорочки, На свет появиться. Только вам лишь: сиротине, Матери безвестной И покинутой дивчине Я откликнусь песней. Мои струны необычны, Не для всех играют; Но зато кого полюбят — Того привечают. ЗАБРОШЕННЫЙ ХУТОР Вон этот хутор, в балке по соседству. Давным-давно, должно быть, в раннем детстве Я знал его. Тогда могучий бор Нетронутый стоял, а чистый двор Ковром богатым возле дома стлался И, весь в цветах, казалось мне, смеялся. Нигде конца не виделось полям, От желтых скирд ломило землю там. Пастись в степи, как тучи — тесно, плотно, — Стада овец спешили беззаботно И рыбою кишел студеный пруд; Немолчно мельница стучала тут; Пчела заботливо в тени гудела, На выгоне от птиц в глазах темнело; Амбары поднимались чередой, Зерно лилось рекою золотой… А в вышине лишь небо расстилалось И солнце шло и хутору смеялось. Ну, скажете, один лишь божий рай Ухожен был, как этот дивный край. Но годы шли, как волны проходили, Чтоб все затем собрать в одной могиле; А с ними то, что некогда цвело, Плыло себе и вовсе уплыло. Те старики — хозяева, не гости — Давно уж опочили на погосте, А молодежь из хутора как раз Куда-то вся по свету разбрелась. И тут иная занялась им сила: Сначала топорами бор свалила, Засохли яркие цветы тогда И все покрыл бурьян да лебеда; Неисчислимые в былом отары Погнал чабан из степи на базары; Пруд беспризорный тиной занесло И мельницы затихло колесо; Пчела далеко в рощу улетела И птица погулять уже не смела. В амбарах тех, что гнулись от зерна, Нет ни дверей, ни кровли, ни окна… А небо все висит, не содрогнется, И то же солнце хутору смеется. |
