Дайте мне коня лихого,

Дайте вороного;

Отпустите казачину

В путь-дорогу снова.

Я уздою золотою

Коня зануздаю;

Ветром буйным понесуся

К родимому краю.

Конь казацкий — борзый, хватский

Копытами грянет,

Возле куреня родного,

Как вкопанный, станет.

Соскочу я с вороного,

Землю поцелую,

Чарку, полную горелки,

К губам приложу я.

Тихо, тихо… Нету больше

Коня вороного, —

Не пускают казачину

В путь-дорогу снова.

Знать, помчится пан полковник

Без меня на сечу,

Взойдет солнце в чистом поле —

Я его не встречу.

Чья-то сабля засверкает,

С недругами споря,

В быстрых чайках запорожцы

Расколышут море…

Ой, когда б мне снова дали

Коня вороного,

Ой, когда б меня пустили

В путь-дорогу снова!

Брат казак, скачи за мною на коне горячем!

Все равно о нас с тобою никто не заплачет,

Только матушка-свобода, сабелька-сестрица,

Конь буланый, быстроногий да стенная птица.

Ой, тряхнем казной своею, брякнем золотыми, —

Сразу сыщутся-найдутся други-побратимы.

Все равно поляжем в поле, как судьба судила,

Только солнце и увидит раннюю могилу,

Только жалобно кукушка закукует в чаще,

Только волки в голос взвоют по родне пропащей.

Ох, судьба моя, судьбина, тяжко жить на свете!

Ну, а все ж не наглядеться на родные степи.

Поразвеются туманы, солнышко проглянет,

Поразвеются печали, светлый час настанет.

У меня был конь ретивый,

Конь могучий, долгогривый,

Самопал, и сабля злая,

И девчонка разбитная.

Турки скакуна убили,

Ляхи саблю иззубрили,

И не стало самопала,

И девчонка убежала.

За буджакскими степями

Ходят наши с бунчуками,

А я с плугом да с сохою

Гнусь над пашнею сухою.

Что ж, такая моя доля:

Вол устал, в бурьянах поле.

Ветер веет-повевает,

Котелочек закипает.

Ой, кто в роще — отзовися,

Ой, кто в поле — появися,

Скоро все покроет мглою —

Сядем ужинать со мною!

Нет… никто меня не слышит

Из-за тучи месяц вышел;

Ветер веет-повевает,

Котелочек остывает…

Жизнь моя летит, как ветер

Над студеным морем —

Светлым счастьем не богата,

А богата горем.

Оглянусь да посмотрю я,

Все окину взглядом:

Что там милого найдется,

Что припомнить надо?

Мчались годы, словно воды

По степной долине,

И кропил я ту долину

Лишь слезой доныне.

Видел я, как всюду правду

Яростно топтали,

Как последнюю рубаху

С бедняка сдирали;

Как безродный сиротина

Под забором жался;

Как, трудясь за корку хлеба,

Кровью обливался;

И как мать дитя больное

К сердцу прижимала,

Не в пеленки, а в лохмотья

Кутала, рыдала;

Как пригожую дивчину

Нищета заела,

Как напрасно погибало

Молодое тело.

Все я видел; и, внимая,

Сердце надрывалось, —

И взволнованное слово

Под пером рождалось.

Не тебе я, обыватель

Сытый да счастливый,

Понесу свой труд посильный,

Искренний, не лживый.

Чтоб тебе его усвоить,

Чтобы с ним сдружиться,

Нужно внове, без сорочки,

На свет появиться.

Только вам лишь: сиротине,

Матери безвестной

И покинутой дивчине

Я откликнусь песней.

Мои струны необычны,

Не для всех играют;

Но зато кого полюбят —

Того привечают.

Вон этот хутор, в балке по соседству.

Давным-давно, должно быть, в раннем детстве

Я знал его. Тогда могучий бор

Нетронутый стоял, а чистый двор

Ковром богатым возле дома стлался

И, весь в цветах, казалось мне, смеялся.

Нигде конца не виделось полям,

От желтых скирд ломило землю там.

Пастись в степи, как тучи — тесно, плотно, —

Стада овец спешили беззаботно

И рыбою кишел студеный пруд;

Немолчно мельница стучала тут;

Пчела заботливо в тени гудела,

На выгоне от птиц в глазах темнело;

Амбары поднимались чередой,

Зерно лилось рекою золотой…

А в вышине лишь небо расстилалось

И солнце шло и хутору смеялось.

Ну, скажете, один лишь божий рай

Ухожен был, как этот дивный край.

Но годы шли, как волны проходили,

Чтоб все затем собрать в одной могиле;

А с ними то, что некогда цвело,

Плыло себе и вовсе уплыло.

Те старики — хозяева, не гости —

Давно уж опочили на погосте,

А молодежь из хутора как раз

Куда-то вся по свету разбрелась.

И тут иная занялась им сила:

Сначала топорами бор свалила,

Засохли яркие цветы тогда

И все покрыл бурьян да лебеда;

Неисчислимые в былом отары

Погнал чабан из степи на базары;

Пруд беспризорный тиной занесло

И мельницы затихло колесо;

Пчела далеко в рощу улетела

И птица погулять уже не смела.

В амбарах тех, что гнулись от зерна,

Нет ни дверей, ни кровли, ни окна…

А небо все висит, не содрогнется,

И то же солнце хутору смеется.