Твой светлый лик

Исполнен красоты,

Твой взор небесный светит, как денница.

Склонясь у ног твоих,

Ловлю твои черты

С благоговейным трепетом, царица!

Какой восторг

Стесняет сердце мне,

Как сотрясают грудь мою рыданья!

О, если бы я мог

С тобой наедине

Не вспоминать народные страданья!

Но все темней

На сердце у меня,

Куда ни глянь — везде одни руины…

О славе прошлых дней

Иверия твоя

Забыла в эти черные годины.

Как смутный сон,

Как невозвратный сон,

Исчез в веках расцвет твоей державы.

Из тьмы седых времен

Лишь мне сияет он,

Чтоб не погиб я без любви и славы.

На склоне лет,

В годину тяжких бед

Пришел к тебе я бедным и скорбящим.

Склонись на голос мой,

Взгляни на край родной,

Благослови крестом животворящим!

Чтоб расцвела

Иверия опять

Среди народов, как в былые годы;

Чтоб церковь обрела

Господню благодать

И просвещенье снизошло в народы!

Чтобы воскрес

Могучий наш язык,

Сердца любовью к родине горели;

Чтоб до глубин небес,

Торжественно велик,

Вознесся стих бессмертный Руставели!

Чтоб, закален

В страданьях и борьбе,

Опять воспрянул гений иверийца!

Но что тебе мой стон!

Не внемлешь ты мольбе,

И только в небо смотришь ты, царица!

О мать моя,

Иверия моя!

Откуда ждать на слезы мне ответа?

Униженный, больной,

Я сын печальный твой,

И в сердце ни надежды, ни привета!

Пройдут года…

Ужели в свой черед

Не расцветет земля моя родная?

Ужели никогда

Добычи не вернет

Проклятый ворон, в поле улетая?

О грозный мир!

В тебе пощады нет.

Как беззащитны мы перед судьбою!

Где слава — наш кумир,

Наш неизбывный свет?

Ужель ее мы видим пред собою.

Среди лесов

В глухом монастыре,

Где вековые свесились чинары.

Где смотрит в глубь веков

Сияющий горе

Небесный лик божественной Тамары?

От отцов моих и дедов ты достался мне, Дманиси!

Но чего я жду, Дманиси, от твоей бесплодной выси?

Высока скала крутая, грозный каменный отвес,

Не цветет кругом долина, не бежит на склоны лес,

Плуг не бродит неустанно по хребтам твоим бесплодным,

Ты не радуешь владельца голубым ручьем холодным,

Нет здесь лоз, чтоб щедрым сбором утолил я скорбь свою.

Чтоб, вином твоим согретый, стал причастен забытью.

Человек ступать не смеет по глухим твоим дорогам.

Если не был ты доселе благосклонно узрен богом.

Если нынче ты, Дманиси, непригоден ни к чему, —

Отчего ж ты, бесполезный, дорог сердцу моему?

Но ведь замок — тот, что скалы обнимает здесь сурово,

Башня крепости могучей, храм — прибежище отцово,

Древле — гордые твердыни, ныне — тишина и прах, —

Это все — страницы книги, предком писанной в веках.

Пред тобой стою, Дманиси, твой владелец и потомок,

Как и ты, последыш славы, зданья мощного обломок,

Пред тобой стою поникший, горькой памятью томим, —

И живет, цветет волшебно все, что мнилось мне былым.

Но зачем так сладко сердцу вспоминать о том, что было,

Что ушло и не вернется, что томительно и мило,

Что терзает мысль и душу, надрывает стоном грудь?

Полно, сердце! Сон минувший, смутный сон скорей забудь!

О, исчезни, мой Дманиси! Сгинь навек, скала седая!

Ты не стой перед очами, грудь мне памятью терзая!

Кто роком придавлен, чья жизнь безутешна и сира,

Кто радостных дней на печальной земле не обрел,

Чье скорбное сердце навеки замкнулось для мира,

Кто жизнь называет сцепленьем бессмысленных зол,

Пусть тот, для кого вся природа нема и сурова,

Мне руку подаст! На вершину взберемся мы с ним:

Там сердце его для желаний пробудится снова,

Погаснувший взор оживится сверканьем былым.

Постигнет он снова отрады и скорби земные,

Минувшего счастья познает ликующий свет,

И грудь его снова стеснится, как будто впервые

Священной любовью он страстно и нежно согрет.

На небо и землю он глянет воскреснувшим оком,

Едва перед ним развернется, безбрежно цветя,

Наш солнечный край, зеленеющий в круге широком, —

Прекрасный эдем, первозданное божье дитя.

Едва он увидит снега, что синеют по кручам

Подоблачно-гордых, лесистых, взмывающих гор,

Увидит наш дол с многоводным потоком могучим —

То бурным средь скал, то струящимся в тихий простор, —

Вновь жизнь воскресит он, несбыточной радостью мучим

Для нового счастья раскроются сердце и взор.

Когда же и я, о Кахетия наша родная,

С вершины Гомбори взгляну на равнину твою?

Когда, о, когда, созерцаньем свой взор насыщая,

Наполненный кубок во здравье твое изопью?