Как дым, развеваемый ветром, исчезну, —

Не будет никто вспоминать.

О, сколько их, живших, но канувших в бездну!

Кто их назовет имена?

Как волны, как мысли, события мира

Меняться вольны что ни миг.

Где Сарды? Афины? Где Древнего Рима

Герои и подвиги их?

А что мои беды? А что вдохновенье?

Что мысленных молний полет?

Лишь крови горенье и сердца биенье, —

Их разом могила уймет.

Меня позабудут. Другие поэты

За песней отправятся в путь.

Звезда им мигнет ослепительным светом,

Чтоб вновь, как меня, обмануть.

Что слава, воспетая в звонких сказаньях?

Не больше чем беглая тень.

Умолк человек, и былые мечтанья

С ним вместе померкли, как день.

Пусть когда-нибудь ржавые цепи спадут

И забрезжит заря нашим детям и внукам,

Но какое они объясненье найдут

Нашей долгой борьбе, нашим мукам?

Что нас ждет? Если можешь, надейся и верь, —

Разве иначе вынесешь эти несчастья?

Сам господь нас забыл, и от ближних теперь

Не дождаться, как видно, участья.

Ни росинки в полях, ни звезды в небесах,

Воспаляются наши глаза голубые.

Лишь у мертвых покой в их смеженных глазах, —

О страданьях они позабыли.

Мы безропотно тяжкое иго несем,

Без ночлега скитаемся, по свету кружим.

Пусть гуляет гроза, пусть смятенье во всем, —

Мы смиренно всевышнему служим.

И, от слез и стенаний отвыкнув навек,

Подставляем ударам согбенные плечи,

Истуканом как будто бы стал человек, —

Не проймут его смелые речи.

Стоит глубже вздохнуть, — сколько силы в груди

Не истраченной, сколько в ней чувства осталось…

Неужели одна только смерть впереди?

Неужели такая усталость?

Кто поймет? Кто укажет удел тяжелей?

Хватит жалоб! Оставим хоть честное имя.

Так мужайтесь же, братья, споем веселей,

В путь-дорогу с мечтами своими!

А когда-нибудь ржавые цепи спадут

И забрезжит заря нашим детям иль внукам,

И, быть может, они объясненье найдут

Нашей долгой борьбе, нашим мукам.

«Прощай!» Как часто слово это

Позабывал я без труда,

И лишь одно в душе поэта

Твое «прощай» звучит всегда.

Ни слез, ни стонов, ни рыданий,

О нет, все замерло во мне…

И мир в нахлынувшем тумане

Казался только сном во cue.

Беспечный смех утрачен мною,

Нет сил мученья превозмочь,

Друзья обходят стороною,

И дети убегают прочь.

Я лиру взял, и, сердцу вторя,

Рыдает эхо мне в ответ,

А люди слышат голос горя,

Смеясь: чувствительный поэт!

Но им самим невмочь с тоскою,

А я зову их в мир иной —

В просторы ясного покоя,

Навек утраченного мной.

Ни обновленью, ни надежде

Нет места средь унылых дней,

Лишь стены пристальней, чем прежде,

Враждебно сдвинулись тесней,

А верный труд, желанный друг,

Стал словно тягостный недуг.

Не знаю радости и боли

Опустошенною душой.

Иль душно мне без вольной воли?

Иль так несносен кров чужой?

Взамен мечтаний молодых

Одни лишь россказни о них.

Вернись, весна моя! Но где же

Сдержать стремящееся прочь!

Теперь и солнце светит реже,

И продолжительнее ночь.

Бьет в стекла темная вода.

Настала осень, как беда.

Хватит, братья дорогие, прозябать нам, жить без цели,

Хватит нам бродить слепцами, как бродили мы доселе.

Не позор ли нам, литовцы, что самих себя не знаем?

Срам великий: обучившись, мы народ свой забываем.

Отрекаемся бесславно от отцов, земли заветной.

Осознаем же сегодня, как живем мы беспросветно.

Наши праотцы отважно край родной обороняли,

А в любой беде друг другу безотказно помогали.

Мы же, сами просветившись, тьмы вокруг не замечаем,

С равнодушьем чужеземцев плачу родичей внимаем.

Сыновья такие были встарь у чехов: кто пробьется

Кто обучится наукам, тот немедля отречется

От земли своей, от братьев, став во всем примерным немцем,

Так что мало знали чехи сыновей с горячим сердцем.

Уж язык родной — «пастушьим» отщепенцы называли,

И презрен был, как ничтожный, он в любой лощеной зале.

Но нашлись такие чехи, в ком огонь самосознанья

Не угас, они спешили передать народу знанья.

От своих сограждан темных им пришлось терпеть немало,

И врагов тупая злоба их насмешками встречала:

«Как, язык презренный «кнехтов» возродить они желают?

Пастухи и нечестивцы им лишь мысли выражают!»

Но с упорством, терпеливо продолжался труд тяжелый,

И взгляни — теперь у чехов письменность своя и школы.

Просвещен народ их дружный, Чехия же процветает!

Песнь о том под звуки арфы свет бескрайний облетает.

Их слепцы, блуждая всюду, славят так сограждан милых,

Что, внимая звонкой арфе, люди слез сдержать не в силах.

Песня за сердце хватает, крикнуть хочется невольно:

Почему ж у нас, литовцев, нет таких, — обидно, больно!

Сыновья Литвы не знают — кто они и где их корни,

Речь бранят свою пред знатью, всякий раз клонясь покорней.

О литовцы, к просвещенью путь осилевшие долгий,

Захотевшие работать на чужих, забыв о долге,

Осознаем, кто мы, что мы, призывать друг друга будем,

Чтоб спасти несчастных братьев, чтоб помочь бездольным людям.

Мы пойдем дорогой чехов все — рука с рукою, дружно,

И тогда всего достигнем, только сил жалеть не нужно.

Станем прочною опорой общества, народной жизни,

И никто пусть не боится тьмы и гибели отчизны.

Большинство детей литовских обрело уже сознанье,

Трудно им идти средь терний по крутой стезе дерзанья,

Что ж досель мы дремлем, братья! В путь за ними к цели правой,

Ради тонущих, несчастных, ради древней нашей славы!

Скорлупу нужды и мрака нам сломать пора приспела,

И пора догнать народы, что рванулись к свету смело.

Знанье — солнце и свобода, без него нам нет спасенья,

Будем же усердно сеять средь литовцев просвещенье!