1884 ЛЮДМИЛА МАЛИНАУСКАЙТЕ-ЭГЛЕ(1864–1928) К НЕМАНУ Струится Неман — полноводный, синий, Литвы родимой гордость и святыня. Сверкает Неман средь лугов цветущих, Шумит в дубравах и смолистых пущах. Он золото смешал с голубизною. Он повторил величие лесное, Как зеркало в блистающей оправе… Хранит он память о минувшей славе. О Неман, из прекраснейших прекрасный? Далекие века тебе подвластны… Ты помнишь ход времен необычайный, Прошедшего тебе известны тайны. Порою Неман возвышает голос, Как бог войны, как бог литовский Ковас… Притокам внятен гул его суровый, Все ждут его решающего слова. О Неман!.. Тяжкое настало время! Все грабят нас, обижены мы всеми. Живем уныло, сиро и убого, И храбрецов теперь в Литве — немного. О Неман, воскреси нам Гедимина, Его бойцов могучую дружину, Отчизне дай надежную опору, Спаси ее от боли и позора! О Неман, сабля наша притупилась, И слава древняя испепелилась! Так мало тех, кто посмелей и лучше, Они — подобие овцы заблудшей. Как тяжко, Неман, горько и обидно, Что храбрецов не воскресишь, как видно, Что их заветы юными забыты, И родина осталась без защиты. Струится Неман — голубое диво, Блистает красотою горделиво. Покорность рабская ему несродна, И воды синие — всегда свободны. ‹1884› ЙОНАС МАЧИС-КЕКШТАС (1867–1902) МНЕ ВЕДОМ ПЛАЧ Я плачу в безотрадной тишине, Но — ни слезы. Рыдания беззвучны. И небо не пошлет улыбки мне, И сердце застилают скорби тучи. Не видят. Каждый занят лишь собой. Явясь из тьмы на светлый праздник жизни, Довольны многие своей судьбой, И вот — молчу. Что толку в укоризне? Не надо слез и жалоб — никогда! Покинутый, ни на кого не сетуй! Уйди от них, счастливых, навсегда, Один скитайся и блуждай по свету. Я плачу в безотрадной тишине. Участья жду, как ждет голодный хлеба. И лишь земля порою внемлет мне, И слезы рос роняет только небо. ПРАНАС ВАЙЧАЙТИС (1876–1901) * * * В мир пришел бедняк обычный За другими следом. Подрастал он, горемычный, Никому не ведом. А подрос — кормиться нужно, А труды велики; Ближним, верно, не досужно Знать о горемыке. Людям кланялся бедняга, Угодить старался; Зря старался, бедолага, — С ним никто не знался! Горемычного терзали, Горести да хвори, — Парня беды да печали В гроб загнали вскоре. Убивались, ох, как мало! В землю положили. Горько матушка рыдала, Молчали чужие. Горевали, только мало: Велико ли горе! Только матушка рыдала И скончалась вскоре. ‹1896›
* * * Дни мои перегорели В очаге трудов и мук, Но поет в моей свирели Каждый шорох, каждый звук. Пусть невзгодами измучен, Ты со мной, свирель моя: К посвистам твоим певучим Все прислушиваюсь я. Ты мне сердце отогрела, Растопила боль и грусть, Ты проснулась, ты запела, Я с печалью расстаюсь. Ты мне душу пробудила Нежной музыкой твоей, — Знаешь, мне давно постыло Пепелище юных дней! ‹1897› * * * Хотел зачерпнуть я алмазы ладонью, А снял лишь росу с предрассветных полян. Хотел я привадить счастливую долю — Достались мне только осот да бурьян. Хотел я привлечь к благородному делу, К труду исполинскому толпы людей, Но сердце, видать, у людей охладело, И глухи они к пылкой речи моей. И все же мне мнится еще и доныне, Что в душах простого народа живет Великое чувство, как жемчуг в пучине, Как перлы в глубинах таинственных вод. ‹1900› СОЛНЦЕ МОЕЙ ЖИЗНИ Все ниже светило плывет над землею, Становятся тени длинней и длинней, Усталые чувства стремятся к покою, Все ближе стою я к могиле моей. И, может быть, скоро свой посох дорожный Сложу у преддверия жизни иной; Но все же хотел бы я, если возможно, Чтоб песни мои не исчезли со мной. Ах, песни из горя сплетенные! В селах Летайте среди стариков, молодых, Утешьте согбенных судьбой невеселой, Утрите им слезы, ободрите их. Но если вам места не сыщет народ мой В сердцах своих, в душах — вернитесь назад, К останкам, истлевшим в могиле холодной, Куда не проникнет живущего взгляд. Мы больше вовек не расстанемся, песни, Вы, сестры родные земных моих дней! И мы отдохнем, неразлучные, вместе От бурь изнурительных жизни моей. |
