Мотыльки, чей светел наряд,

Вам цветы, привет свой дарят.

Но спугнет гроза, сад примят —

И они назад не летят.

Людям всем дана, всем подряд,

Череда удач и утрат,

Что всегда сомненьем томят

И скорей ответа хотят.

Время гонит всех — стар иль млад.

Бремя злых помех снять бы рад!

Жизнь — тоска и смех, блеск и чад.

Срок придет, и ты смертью взят.

Как морс — сердце, радость — блеск его.

Без радости все — тускло, все — мертво.

А если в сердце погасает пламень, —

Не радует на свете ничего.

Дружить, кипеть — у сердца много дел!

И честь и совесть — разума удел.

Важны лишь честь и совесть… А тщеславье,

Оно — как дым: дохнешь — и улетел!

Огонь тускнеет в сердце старика,

Не ладятся дела без огонька:

Себе не веришь, слушаешь советы,

Робка твоя рука и неловка.

Ангел молнии, Рагит,

Как стрела, к земле летит.

Опрокинутый на землю

Дождь ее животворит.

Молния бьет наповал.

Силу слов ты, друг, познал,

Если их, как молний силу,

На себе ты испытал.

Мимо этих слов пройдет

Взяточник и обормот.

Нищенка-душа не примет

Огненных таких щедрот.

Примет молнии-слова,

Кто устал от плутовства.

Не пора ль к рукам прибрать

Болтунов всесильных рать?

Что за публика такая —

Только знают врать и врать.

От слез в глазах туман; не видя ничего,

Я на Тарлана сел, огрел камчой его,

Взыграл под плетью конь, я зря не бью коня,

Он ветер обогнал и вдаль унес меня.

С любимой нелегко расстаться было мне,

Но мир велик — и с ним не стать к лицу лицом…

Бог весть с каких времен звучит в моей стране

Песнь прадедов о том, как горько быть певцом.

Я сам — акын Сары, Батак мне был отцом,

Но должен рисковать слывущий храбрецом,

А я молю, чтоб мне аллах помог в одном, —

Без родины боюсь бескрылым стать птенцом.

Держу я путь туда, где людям незнаком,

Где все равно кто я и жил в краю каком.

Но через сколько б рек ни отыскал я брод,

Отчизну не смогу забыть в краю другом.

За песенку Сары отправлен был в тюрьму,

Но я не брошу петь и всех еще пройму,

Пускай за мной судья бежит с петлей в руке,

Я рыжий лис степной, не дамся я ему.

С любимою своей я был наедине,

Джигиты впятером приблизились ко мне,

Но я взглянул на них и вытащил кинжал,

Сказав: «Умрете вы по собственной вине!»

Все пятеро тогда бежали от меня,

Грозя: «Приди еще, уж мы тебя, буян!..»

Теперь враждебны мне друзья их и родня,

Но из души моей не вырвать им Кайсан.

Я понял, что тюрьма певцу не по плечу,

И на Тарлана сел и в руки взял камчу,

Почти загнав коня, я прискакал в аул,

Уверенный, что там поддержку получу.

О беспощадный рок, как переменчив ты,

Ведь я батыром был, сильнейшим из Балты,

А вот теперь скачу, чтоб добрый друг помог

Тюремщиков надуть и спутать все следы.

Советом мне помог достойный Самырат

(На дочери его мой родственник женат),

И хоть враги кольцом к аулу подошли,

Сумел я ускользнуть от ярости солдат.

Оседлан был Тарлан, мне в этом повезло,

Стремительно, как барс, метнулся я в седло,

Ушел средь бела дня от догонявших пуль…

Бог весть на ком теперь сорвет начальник зло.

Уж осень, за моря стремятся стаи птиц,

Но я в руках врагов, в прочнейшей из темниц,

Должны меня в Сибирь на каторгу послать,

А рядом ни друзей, ни просто «частных лиц».

Для узника Сары ни в чем поблажек нет,

Оковами греметь я должен много лет,

Но долог путь, нельзя всего предугадать…

Что будет?… Лишь аллах сумел бы дать ответ.

Шолак я, слыхала вся степь обо мне,

Я правую руку спалил на огне,

Но сорок быков на Каяндинском рынке

Украл и продал по хорошей цене.

Иные твердили: «Не суйся, чудак,

Увечному труден малейший пустяк».

Но сорок быков я угнал без подручных,

И тех, что погнались, побил, как собак.