Утешен я и жду утешенья:

Душа пылает пламенем горнил.

К родной стране приверженный с рожденья,

Я в этом мире зла не сотворил.

О, кто бы видел в час изнеможенья,

Как я рыдал, какие слезы лил!

Отдав земле присущее земное,

Небесное я небу отдавал,

Не пресмыкался, мысля о покое,

Парил, как сокол, возле этих скал.

Украсил я и горы и долины

Красою слов, и ныне у огня

Картлийцы, кахи, и имеретины,

И абахезы слушают меня.

Чтоб славных дедов чествовали внуки,

Я тени предков вызвал из гробниц,

Облобызал их доблестные руки,

Оплакал шрамы мужественных лиц.

Я оживил рукой животворящей

Останки их величественных тел,

Вернул булат им, острый и блестящий,

Венки на них лавровые воздел.

Как летний дождь в степи необозримой,

Я напоил иссохшие поля.

В моей душе не гаснет лик любимой —

И этим тоже утешаюсь я.

Не мыслил яму рыть я для соседа,

А тех, кто рыл, клеймил я день и ночь,

Не отнимал у ближних я обеда,

Но сам стремился ближнему помочь.

И пеньем труб, и громом барабана

Я о любви к собратиям взывал.

Я вдунул душу в тело истукана,

Вложил язык в уста немые скал.

Я изукрасил царственною статью

Любую травку… В эти времена

Поистине небесной благодатью

Была рука моя осенена.

Почему я создан человеком?

Почему, исполненный красы,

В сонме туч, в высоком мире неком,

Не рожден я капелькой росы?

Отчего никто меня не мечет

Ни дождем, ни вьюгою с высот?

Чем иным владыка мой излечит

Грудь мою от горя и забот?

Взял бы он меня к себе обратно

И не разлучался бы со мной,

Чтоб не жить мне в мире безотрадно,

He бороться с горькою судьбой.

И, любуясь солнцем и сверкая,

Плыл бы я в безбрежные края, —

Сверху небо, снизу грудь земная,

Оба вместе — родина моя.

Как бы любовался я ватагой

Этих гор, взирая с высоты!

Там, моей напитанные влагой,

Поднялись бы вешние цветы.

Отдавал бы сердце молодое

Утром солнцу, вечером луне,

Орошал иссохшую от зноя

Эту степь в родимой стороне.

Превращенный в снежные кристаллы,

Не грустил бы я и в холода,

Ибо, сверху падая на скалы,

Умирал бы там не навсегда.

Был бы я лишь несколько мгновений

Как бы мертв, а там, глядишь, опять

Возвратился в этот мир весенний,

Чтоб его с улыбкою обнять.

Не нужно жаловаться, дети,

На то, что много разных дел

Не довершили мы на свете

И вам оставили в удел.

Увы, наш век был веком чувства,

Мы жили горестью одной,

И не познали мы искусства

Спасенья родины больной.

Неподходящий для геройства

И неподатливый весьма,

Наш век губил живые свойства

Людского сердца и ума.

Бараташвилевский Мерани

Теперь вам грезится опять,

И снова нас томит желание

О судьбах Грузии узнать.

Ужель мой стих, облит слезами,

Погибнет здесь, в родном краю?

О, если б крикнули вы сами

В могилу тесную мою:

«Забудь, поэт, свои печали,

Загробных слез своих не лей:

Сыны Отцов, мы тоже встали

За дело родины своей!»

К испытаньям наготове

Все вперед, друзья, вперед!

Пусть на теле клейма крови

И с чела струится пот!

Все вперед, друзья! Невзгоды

На пути у нас кругом.

Знамя правды и свободы

В муках гордо пронесем.

Если кто из нас владыке

Поклонился, подхалим,

Стыд ему, и срам великий,

И презрение таким!

Пусть, пред сильным пресмыкаясь,

Лижут пятки языком

И смеются, наслаждаясь,

Слыша братьев стон кругом.

Их, изменников, осудит

Будущего приговор,

Их могилу не забудет

Ни презренье, ни позор.

Мы, друзья, перед кумиром

Не склонялись никогда.

Битва будет нашим пиром,

И надежда нам — звезда.

В наше время непогоды

Будь решительным, иди!

Знамя братства и свободы,

Знамя правды впереди!