О, старость приходит своим чередом:
Невестка со мной говорит с трудом.
Пощечин пока она мне не дает,
Но хлеще ладони бьет языком.
Как ветер был я в двадцать лет,
А в тридцать стал как горный хребет,
И горным потоком стал к сорока —
Потоком, преграды которому нет.
В бездонное озеро влился поток —
И стал я, как озеро это, глубок,
Когда мне исполнилось пятьдесят,
Я многое знал и многое мог.
Старость догнала меня тогда.
Джейляу вытаптывают стада.
Вот так же меня затоптала жизнь —
Обгрызла, бросила навсегда.
Прошли пятьдесят, прошли шестьдесят,
И семьдесят на плечах висят.
И вот уже семьдесят позади —
И тут как тут восемьдесят.
Мне девяносто, и я устал
И кожей, дубленной на солнце, стал.
А в двадцать лет я был смел и горяч!
А в сорок — полной грудью дышал.
Пришли шестьдесят, и я стал сдавать,
Но головы не хотел опускать.
Семьдесят стукнуло мне. Тогда
Не мог я без помощи больше вставать.
Больным ягненком я стал тогда,
Но шли года, и прошли года,
И стукнуло мне девяносто лет.
Стал я цыпленку подобен тогда.
Сначала старость мой сон отняла,
Потом она зубы мои взяла.
В гору всходил ли, с горы ли шел —
Всегда со мною она была.
Она по ночам заставляла вставать,
На двор выходить и дверь открывать.
А утром ворчала невестка моя:
«Он холоду в дом напустил опять!»
Да, старость меня лишила сна,
И зубы вышибла мне она.
Куда бы я от нее ни бежал —
Оглянешься — старость рядом видна.
Шепчет, что нету другого пути,
Кроме как с нею рядом идти:
«Я породнилась с тобой, Суюнбай,
Лучшей родни тебе не найти».
Веки гноятся, двоится в глазах,
Впалые щеки в горючих слезах.
Звонкий мой голос охрип давно —
Больше ему не звенеть на пирах.
Старость подругу мою прогнала,
Рядом со мною на ложе легла.
Так оседлала меня, что теперь
Этого мне не стряхнуть седла.
Мне уж десятый десяток идет.
Старость мне вороном душу клюет.
