ОЧИ ТВОИ Кровожадным терзаньем мучат нечестиво очи твои, Так и смотрят, где мусульмане — им пожива, очи твои! Сонм сердец, как будто арканом, ловят кольца твоих кудрей, Точат жала бровей-кинжалов горделиво очи твои. «Уходи!» — угрожая гневно, гонят прочь острия бровей, «Приходи!» — посылают нежно знак призыва очи твои. Не подумай, что захмелевший стал мертвецки пьян от вина, — Ты взглянула — и он увидел, что за диво — очи твои! Рвет на мне одежды смиренья длань твоей жестокой красы, И срамят меня перед всеми зло и лживо очи твои. Если лик твой поверг в смущенье гладь жемчужную белых роз Почему же не шлют нарциссам клич зазыва очи твои? Почему бесприютным ланям суждено в пустынях бродить? Взор их томный красой затмили прихотливо очи твои! Погубили, сломив Фурката, и повергли его в недуг Стан твой, родинки, чудный облик и два дива — очи твои! НЕТ БЛАГОНРАВНОЙ Нет в мире благонравной ни одной, — горю, твой раб! Увидев пери, стал я диваной, — горю, твой раб! Ты пери? Или гурия в раю? Иль серафим? Ты прелестью пленила неземной, — горю, твой раб! Я странник, я в развалинах живу, сосед совы, Будь милостива, сжалься надо мной, — горю, твой раб! Тебя увидев, другом верным стал твоей любви, Пока не обезумел я, больной, — горю, твой раб! Кто вправе хвастаться, что он влюблен, влюблен в тебя? Один лишь я пленен, пленен луной, — горю, твой раб! С печалью тайно связана душа, с тоской слилась, Боль стала для меня сестрой родной, — горю, твой раб! Я вспоминаю, розу увидав, твои уста, И отнял кровь мою цветок степной, — горю, твой раб! Ах, почему цветы к твоим ногам не упадут? Когда в саду гуляешь ты весной — горю, твой раб! Да станет мотыльком моя душа, а ты — свечой: Приди же, озаряя мрак ночной, — горю, твой раб! Эх, жизнь моя прошла, я не достиг своей мечты, Несчастней всех, и в холод я и в зной горю, твой раб! Из букв-жемчужин имя нанизав своей луны, Фуркат поет: «К чему удел иной? Горю, твой раб!» О, ДОКОЛЕ Ж? О, доколе ж мне в разлуке будешь душу жечь пожаром? Пощади же, если любишь, не предай жестоким карам! Впрямь, зачем тебе павлином красоваться средь развалин? Даже совы не летают над моим жилищем старым! Где бы я тебя ни вспомнил — облик твой, подобный розе, Там мне сад и там — цветник мой, розы рая рдеют жаром. Сколько ты меня ни мучишь, о жестокая шалунья, Никогда не станет силы притерпеться мне к ударам. От моих ночных стенаний даже небо пооглохло, Ты ж меня не хочешь слышать, хоть кричу в терзанье яром! Усмири поток стенаний, крик услышь, будь справедлива, — В странах красоты султаном ведь зовешься ты недаром! О, к твоим кудрям прильнуть бы, — и тогда мои ресницы Послужили б вместо гребня их красе и дивным чарам! Не сдержала ты посулов, вдребезги обет разбила, — Эх, Фуркат, свои надежды ты растратил, видно, даром! ПЫЛАТЬ МЕНЯ ТЫ НАУЧИЛА Пылать меня ты научила в огне разлук по вечерам, Но ты светильником свиданий сияешь радостным пирам. Нет, не тюльпанами — скорбями усеяла ты грудь мою, И стала садом степь страданья и уподобилась коврам. Жестокости вонзила жало ты, солнцеликая, в меня, Окрашен мир моею кровью, как жарким солнцем по утрам. Ресницы стрел в меня метнула, лук натянув своих бровей, — По воле собственной я гибну, грудь подставляя остриям. Не так была война сурова меж христиан и мусульман, Как у тебя — с моей любовью: мучительнице стыд и срам! О сердце, сердце, ты страдаешь у стройной лилии в плену. Где кипарис? Где ирис нежный? Где путь к пленительным дарам? В сеть превратилась грудь Фурката: шалунья подняла свой меч, — Да будет эта сеть как панцирь, что надобен богатырям! ЛИШЬ ВСПОМНЮ Как вспомню пушок благовонный, которым пленен, Увижу тотчас и газель из хотанских сторон. Я сердце и душу оставил в обители той, Где был твоим розовым ликом мой взор восхищен. Напиток приязни твоей разливая, судьба Мне чашу пустую вручила, — я был обделен. Едва ты вошла, вслед за горлинкой смолк соловей. В смятении роза дрожит, кипарис посрамлен. Твой ротик, о пери, настолько пленительно мал, Что спорят премудрые — впрямь существует ли он? С тех пор как узрел полумесяцы этих бровей, И сам полумесяцем стал я, судьбою согбен. Как только услышишь от вестника имя «Фуркат», Явись, умоляю!.. Ты слышишь предсмертный мой стон! |
