Когда рэпер, экипировавшись по последней городской моде в непромокаемый трэнч и скинхедские ботинки, спускался по лестнице, в парадную дверь заколотили.

— Ну вот, зря панику устроили, — с облегчением пробормотал Котов и помчался открывать.

Но это был не Алекс. Пришел староста.

Я ни капельки не удивился: с чего бы шефу стучать в собственную дверь?..

Староста был мокр, как бродячий пёс. С вислых усов его текло, картофельный нос был красен и распух.

— Это, я чего пришел, — он недоумённо посмотрел на лужицы воды, натёкшие с его плаща на деревянные половицы. — Гришка не у вас?

Он уже прекрасно знал, что нет: чутьё оборотня не могло ошибиться. Но всё равно задал вопрос. Потому что надеялся на чудо.

— Я его сто лет не видел, — честно признался я. — Давно его нет?

— Со вчера ещё. Я сперва думал, что он тут толчётся, но потом соседка сказала, что он перед закатом ещё в лес побёг… А нынче утро уже.

Я не знал, что делать. Как разорваться? Ехать на остров, искать Алекса, или бежать в лес, выручать непутёвого Гришку?.. Кудлатый оборотень мне нравился. Было в нём что-то честное, настоящее.

— Идите на остров, — решила Алевтина. — А я здесь поворожу, — она подошла к старосте и взяв его под локоток, проводила к столу. — Присаживайтесь, тятенька, отдохните. А мне какую-нибудь вещичку вашего сыночка дайте. Не беспокойтесь. Найдём пропажу. В крайнем случае, к сестрице моей обратимся. Для неё — весь лес, как на ладони…

С тем мы и ушли. Моторка, одолженная Котовым у МЧС, была шустрой и летела над водой, как сытая чайка. Дождь не кончился, а припустил с новой силой. Видимость была нулевая. И когда остров неожиданно встал лесистой громадой перед нами, лодка чуть не врезалась в берег…

Мы никак не могли пристать к берегу. Высокие, как китовые спины, волны, перехлёстывали мостки и бились о прибрежные скалы с такой силой, что обратно летели лишь мелкие брызги. Зато кучно: словно в нас лупили из гигантского душа Шарко. Лёгкая моторка качалась и прыгала, как сухой лист в водовороте.

Наконец Чумарь изловчился и выпрыгнул на скользкий причал. Упал пузом, поднялся на карачки, и с такого положения поймал верёвку.

Удивляюсь я на него: гопник и скандалист, чванливый представитель новой богемы. Но копнёшь глубже — нормальный парень, смелый и решительный.

На мостки вылезли мокрые, как утопленники. Дождь, словно дождавшись именно этого момента, припустил с новой силой. Тропинка превратилась в желтый глиняный поток, ветхие кустики травы выдирались из-под рук пучками, и к тому времени, как мы взобрались на высокий откос, выглядели, как вылезшие из могилы зомби.

Скит словно вымер.

Ворота были закрыты, и судя по всему, заложены изнутри засовом. Колокольни из-под стены не видно, но если верить моим ощущениям — несмотря на ледяной дождь, всё тело словно жгло раскалёнными угольями — читающие монахи были на месте.

Не завидую я им… А с другой стороны: выхода-то нет. Если бы не они, думаю, Лихо уже докатилось бы до Питера. И представлять, что оно могло натворить в большом городе, совсем не хочется.

Аварии на дорогах, взрывы газовых колонок, пожары на бензозаправках, отключения электричества… А также сердечные приступы, травмы, всеобщее безумие и вандализм.

За пару дней Лихо превратит просвещенный город в зону стихийного бедствия.

Майор уже со всей дури колотил в ворота. Звуки ударов тонули в грохоте грома, в разрядах молний, страшных и ослепляющих, в шуме воды… Вот уж, воистину, разверзлись хляби небесные. Если на большой земле дождь был просто дождём — хотя и сильным, то здесь создавалось впечатление, что над островом опрокинули бассейн.

Не добившись результата, Котов развернулся к воротам спиной и принялся стучать каблуком. Чумарь выкрикивал неслышные из-за дождя угрозы. Один я стоял, как столб.

Мокрые волосы прилипли к голове, по куртке и джинсам текли бурые потоки глины, с кончиков пальцев капало. А я думал о том, что забыл чётки из драконьих жемчужин в тереме… Не то, чтобы они могли здесь пригодиться. Просто я ни разу не оставался без них с тех пор, как принял из рук Светлейшего князя. И теперь чувствовал себя неуютно.

Очнулся, когда Котов, ругаясь сквозь зубы, полез под куртку, рванул застёжку кобуры и потащил наружу пистолет.

Я кинулся на него инстинктивно, не думая. Обхватил руку, повис всей тяжестью, и только сейчас понял, что Чумарь висит на Котове с другой стороны.

— Пустите, идиоты, это ракетница, — майор встряхнулся, как медведь, и поднял освобождённый пистолет стволом вверх.

В небо взвилась, оставляя шипящий след, белая звезда и зависла над скитом…

Когда мы уже потеряли всякую надежду, и обсуждали, как бы взять стену штурмом, — а стена здесь была высокая, тринадцатого века, рассчитанная на нападения шведов… Так вот, когда мы уже примеривались, как бы перекинуть Чумаря на ту сторону, открылось окошко и появилась мокрая и грязная физиономия.

Я не сразу узнал инока Софрония.

Щурясь сквозь струи дождя, он смотрел на нас пару секунд, затем захлопнул окошко и загремел засовом.

Скитский двор, вымощенный неровным серым базальтом, превратился в мелкое озеро. Большое здание с слепыми тёмными окнами тонуло в тумане. Ни одной живой души не было видно в этом насквозь промокшем, промозглом мире.

Инок Софроний махнул нам рукой и пошлёпал к домику, притулившемуся к самой стене возле ворот. Сложенный из цельных брёвен, он походил на избушку медведя в Московском зоопарке, или сказочный терем-теремок…

Гостевой домик, — понял я, взойдя на высокий порог.

Здесь были стол и несколько лавок, в углу — большая икона. Перед иконой на поставце горела лампадка, освещая лицо святого и делая его по-человечески тёплым и живым.

Котов на икону перекрестился. Чумарь, неуверенно покосившись на инока, просто поклонился в пояс, я последовал его примеру: не представляю, как при прочих равных на меня подействует крёстное знамение…

Здесь были крохотная газовая плитка с чайником, корзинка с постными сухарями и вазочка с колотым желтым сахаром. Просто праздник какой-то.

Инок Софроний суетился за хозяина: включил плитку, поставил на голый дубовый стол стаканы в мельхиоровых подстаканниках, достал медный заварник и сыпанул туда щедрую горсть индийского чаю…

Мы наблюдали за его действиями, как голодные коты за миской сметаны. В тишине раздавалось лишь негромкое капанье — с нашей одежды. И хлюпанье застуженных носов.

— Отец Онуфрий на большой земле. Третий день обитель без присмотру.

Инок Софроний чай пить не стал. Сел с краешка, на уголок, и смотрел, как мы, обжигаясь, швыркаем густой чифирь.

— Так уж и без присмотру? — хитро прищурился майор. Нос у него посинел, глаза под мокрыми ресницами казались совсем белыми, словно выстуженными. Но голос оставался настоящим, командирским. Хотя и слегка охрипшим.

— Братии до мирского дела нет, — пожал тощими плечиками чернец. — Большинство в великой схиме, на солнце-то не всегда реагируют. Остальные своими делами заняты.

— Мой наставник не появлялся?

Я был благодарен судьбе — и ведьме Настасье — за то, что мог сейчас, как остальные, выпить чаю. Почувствовать, как по горлу катится горячий терпкий ком, как он оседает и расплёскивается в животе, согревая и давая силы… Я не питался кровью уже дня три — точнее не помню. В обычные времена уже кидался бы на всё живое, как цепной пёс. Но сейчас ощущал всего лишь лёгкое головокружение. По позвоночнику, как переменный ток, пробегали искры боли. Но это мог быть эффект от защитных плетений читающих монахов, так что я старался не обращать на боль внимания.

— Пришли ночью. Вдвоём. Потребовали старца Нестора и ушли с ним, — сказал Софроний.

— И вас это не беспокоит? — спросил Котов.

— Что именно? — инок, казалось, искренне удивлён.

— То, что их до сих пор нет… Ведь нет же?

Софроний пожал плечами, сложил руки, пряча их в рукава рясы. Только сейчас я обратил внимание на то, что инок грязен, как свинья. В смысле, как мы трое… Подол его одеяния был рыжим от глины, на локтях и коленях темнели большие пятна — словно парень долго ползал по грязи… Скуфейка, и та была захватана всё теми же глинистыми следами. Дождь частично смыл, а частично размазал эти следы, превратив чернеца в мокрую карикатуру.