Неожиданно вспыхнувший свет ослепил нас — внутри бункера горела одинокая сорокаваттная лампочка, и глаза привыкли к сумеркам.

Я заслонил глаза рукой, но Алекс остался стоять неподвижно, в своей любимой позе: одна рука за спиной, другая — вдоль тела.

Не хватало лишь револьвера, но его вполне могли заменить танки: подобно спящим бегемотам, сгрудились они вокруг бункера, окружив нас, нацелив на нас свои башни.

— Мы можем справиться с вами одной левой, — сказал Алекс.

Говорил он не со мной, и смотрел не на меня.

В ярком свете ацетиленовых ламп я разглядел коренастую фигуру — вокруг неё светился нимб, или аура, на груди, на стороне сердца, сияла ослепительным блеском звезда.

Я уже видел нечто подобное — давно, год назад.

Тогда майор Котов представлялся мне Рыцарем, сияющим паладином.

Сейчас же он более походил на ангела мщения.

— Здравствуй, старый друг, — говорит Алекс, когда Котов подходит на расстояние выстрела.

Стрелять шеф не собирается — не из чего, но старые привычки берут своё.

— Ты перешел на другую сторону баррикад, Сергеич, — ответствует майор.

На его лысине конденсируется туман, оседает капельками на щеках, и кажется, что по лицу майора текут слёзы.

— Так тебе только кажется, — шеф улыбается, он ведёт себя совершенно спокойно, даже расслабленно. — Мы всё ещё на одной стороне.

— Я не якшаюсь с мертвецами, — выплёвывает майор.

На меня он даже не смотрит, но я чувствую направленную в свою сторону ненависть.

— Ещё недавно тебя это не волновало, — замечает шеф. Он больше не улыбается, глаза щурятся жестко, словно через прицел.

— Ещё недавно тебе, и твоему упырю, не пришло бы в голову обрушивать метро на головы невинных граждан.

А вот это было обидно.

Особенно потому что могло быть правдой.

— Яша, что ты несёшь? — тон Алекса изменился. В нём прорезались нотки тревоги, почти паники. — Мы точно знаем: в метро никого живого не было.

Шеф, они нашли тех, кого убил Затаившийся Страх, и решили, что это мы.

Вестимо, поручик. Жаль, что так вышло.

— У меня есть доказательства, — прорычал майор. — Сорок трупов! И это только те, кого мы смогли откопать, — сжав челюсти, он задышал через нос, пытаясь подавить ярость. Я чувствовал, что Котов борется с побуждением расправиться с нами прямо здесь и сейчас. — Неужели… — начал он и запнулся. Кадык скакнул по горлу вверх-вниз. — Сергеич, неужели это того стоило, а?

— Что, Яша? Какие ещё грехи ты мне приписываешь?

— Это всё он, — палец с крепким желтоватым ногтем уставился мне в грудь. — Это он заставил тебя. Я знаю, я читал. Стригои могут зачаровать того, кто давал им кровь. Упырь укусил тебя. И теперь ты, Сергеич, подчиняешься его приказам! Вы спускались в метро для того, чтобы он мог пожрать. А потом скрыли следы преступления под обвалом…

А вот это обвинение было настолько нелепым, и так не вязалось ни с обликом, ни с характером нашего друга, что я не поверил своим ушам.

Может, это иллюзия? Наваждение, глюк, и с нами говорит кто-то другой?..

Но в глубине души я знал: это всё тот же Котов.

Шаман сделал ему внушение, это правда. Но чтобы оно работало, чтобы продержалось так долго — для этого нужна БАЗА.

Из собственных страхов и предубеждений, из рождённых подсознанием фобий…

Вероятно, майор всю жизнь боялся упырей. Но пока находился «в себе» — мог контролировать глубинное, тёмное «я», не выпуская страх на свободу.

Шаман пробил его защиту, отпустил тормоза, и фобия расцвела буйным цветом.

— Поэтому ты оставил нас подыхать? В бункере?.. — спросил Алекс, делая шаг вперёд. Котов дёрнулся, но до шефа было ещё далеко, и он промолчал. — Ты решил, что упырь меня высосет и тогда ты сможешь пристрелить моего напарника с чистой совестью.

С каждым словом Алекс делал небольшой шаг в сторону Котова. И когда до майора оставалось около двух метров, тот вытащил пистолет. Свой любимый Макаров, с которым Яша не расставался даже во сне.

— Стой, Сергеич, — Котов волновался. — Остановись, ради Бога.

— Или что?..

— Я могу тебе помочь, — сказал Котов. — Давай убьём упыря, и ты будешь свободен. Конечно, тебе придётся ответить за смерти невинных, но это будет ТВОЙ выбор. Ты больше не будешь зависеть от…

Алекс сделал ещё один шаг. Котов вскинул руку с пистолетом, придерживая её второй рукой.

Не надо, шеф!

Я понимал, что Алекс не остановится. Я даже пытался его удержать — страстно желая, чтобы тот не двигался. Но он продолжал идти, опустив руки, выставив грудь и не отрываясь глядя в глаза майора.

— Сергеич… — Котов невольно отступил.

Двигаться дальше ему не позволил танк — он навис над майором, круглое жерло словно копировало ствол пистолета в его руке.

— Что, Яша?

Шеф сделал последний шаг.

Котов нажал на спусковой крючок.

До меня не сразу дошло то, что случилось.

Ни одной, даже мимолётной мысли я не допускал о том, что майор выстрелит в Алекса.

Вот просто возьмёт, и выстрелит!

А он это сделал — эхо срикошетило от танковой брони и понеслось по пустому развороченному полю.

В небо поднялась стая ворон и принялась беспорядочно кружить над нами.

Пошел тёплый дождь…

Когда белёсая густая капля упала мне на плечо, щека невольно дёрнулась в усмешке.

А ноги уже несли меня вперёд. Я смотрел только на Алекса, и ни окрик майора, ни направленный в голову ствол не могли меня остановить.

Висок обожгло, на ухо, на шею полилась горячая жидкость, потом я почувствовал удар в плечо — словно меня ткнули раскалённой палкой, затем огненная роза расцвела в груди…

Я не обращал на это внимания.

Главное — добраться до шефа.

Расстояние в несколько метров казалось гигантским, непреодолимым…

Я всё ждал, что он упадёт. Три пули в грудь — это не шутки.

Но Алекс всё стоял, и когда я наконец добежал до него — чтобы подхватить, успеть попрощаться, принять последний вздох…

А он улыбался.

Рубашка на груди намокла от крови, рюши обвисли. Я ошарашенно выпучил глаза — весь мой опыт говорил, что с такими ранениями не живут.

А шеф тем временем преспокойно поднёс руку к груди — ладонь была сложена лодочкой — и в неё, в эту ладонь, одна за другой выпали одна… две… три пули. Все они, как положено, были сплющены — удары о грудную кость не прошли даром.

— Ой, — сказал Алекс каким-то сонным, заторможенным голосом. — Что это было? — он перевёл взгляд на майора. — Яша! Зачем ты испортил мне рубашку?

Мы с Котовым невольно переглянулись.

Не поверите, но в этот момент мы ощутили некую общность: мы оба не понимали, что происходит.

Майор опомнился раньше, чем я.

— Ты его обратил, — ствол смотрел ровно мне между глаз. — Ты, упырь, покусал Сергеича, и он тоже стал упырём.

— Яша, не неси пурги, — шеф брезгливо пытался отряхнуть рубашку. — В меня, знаешь ли, и раньше стреляли. И ничего. Как видишь — жив…

А вслед за этим Алекс упал. Как подрубленное дерево.

Рухнув на спину, он сразу побледнел, осунулся и… уставился в небо серыми невидящими глазами.

Секунду Котов смотрел на упавшего Алекса, я видел, как зрачки в его рыжих глазах делались всё больше, больше…

А потом из его груди исторгся душераздирающий крик.

Отбросив Макаров, майор рухнул на колени прямо в грязь, рядом с Алексом, невидяще глядя перед собой.

А я не мог пошевелиться.

Всем телом, каждой клеточкой, я ощущал ТАКУЮ БОЛЬ, какой не испытывал довольно давно. Пожалуй, с тех самых пор, как был ранен в Сирии.

Грудь под курткой словно разворотили ломом, и этот тяжеленный чугунный лом продолжал орудовать в моей груди, разрывая внутренности, ломая рёбра…

Это всего лишь шок, мон шер ами. Представляешь, а я уже и забыл, что получать пулю — это всё-таки больно.

Я недоверчиво уставился на шефа.

Тот лежал труп-трупом. Одни глаза чего стоили! Пустые, совершенно бесцветные. В ресницах запутались снежинки… Я не заметил, что пошел снег.