— Конечно помню, но это всё в прошлом, поверьте, господин Стрельников, я давно осознал…

— Анна хочет это сделать. Сейчас.

Бэкон молча сглотнул. А потом кивнул. Уголки старческих губ опустились, посерели, и он сразу стал похож на больную лошадь.

— Полагаю, это так, — выдавил сэр Фрэнсис.

— Если она это сделает, я её убью.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, господин Стрельников.

— Но если я успею раньше, — он вскинул на меня взгляд. В нём была надежда. — Если я успею спасти девочку… Я просто передам Анну Совету. Потому что она и есть — Сказочник.

Надежда погасла: сэр Фрэнсис не хуже меня понимал, какое наказание ждёт его дочь.

— Я думаю, они в моём старом поместье, под Лондоном, — тем не менее сказал он. — Анна что-то там делала в последние месяцы. Сказала, что это сюрприз для меня — к дню рождения. И просила не беспокоить.

Я принялся лихорадочно прикидывать: для перехода нужна кровь. Лететь на самолёте бессмысленно, я просто не успею.

Значит, нужна кровь.

КЕМ я готов пожертвовать, чтобы спасти Машу?.. Ведь крови понадобиться много — литров пять…

Холодильник! Мысль сверкнула, как молния.

Обычно Антигона держит для меня запас в холодильнике, и так как я не появлялся в клубе несколько дней…

Я бросился в кухню, к громадному металлическому монстру, рванул ручку… Ничего. Пусто. Антигона не пополняла запас.

Не знаю, почему: может, уехала, по заданию Алекса, такое и раньше бывало.

Пусто.

Вернувшись в зал, я обречённо опустился на стул и положил руку на барную стойку. Пальцы наткнулись… Потянув за цепочку, я увидел синий проблеск, а потом…

Она сделала ключ из синего камня, — сказал Аспид.

— Это он?.. — я сунул кулак с кулоном под нос Бэкону. — С помощью ЭТОГО я попаду, куда надо?

— Да, — просто сказал тот. — И я знаю, как его настроить именно на вас.

— Не надо, — я полез в карман джинс и достал небольшой шелковый комочек: старую Машину ленточку. Косичек она уже не носила, но я сохранил её, из ностальгических побуждений. — Я справлюсь.

Посмотрев в зеркало, я вздохнула, а потом решительно вытащила из ноздри колечко.

Что бы там не говорила Аннушка, насчёт бунта против системы, не хочу походить на корову — которую водят за привязанную к кольцу верёвочку.

Надо найти собственный путь для самовыражения.

Синяки ещё не прошли.

Запястья выглядели так, словно мои руки долго держали связанными — и так оно и было — но я не собиралась расстраиваться по этому поводу. Просто надену любимую кофту Ави, ту, растянутую, с капюшоном.

— Тук-тук… — в комнату просунулась голова мамочки. — К тебе можно?

Ух ты. Раньше она никогда не спрашивала.

— Заходи, — я вздохнула. А потом посмотрела в зеркало ещё раз.

Некрасивая, — давно, в прошлой жизни, сказала одна дамочка. — И красивой никогда не будет…

Она приехала в детдом выбирать себе ребёнка, и посмотрев на меня, сказала это. Директриса её выпроводила, вежливо сообщив, что ничем не может помочь.

Но я запомнила. Может, именно благодаря реакции Альбины Фёдоровны.

— Может, всё-таки не ходить? — отвернувшись от зеркала, я посмотрела на Ави. — Закажем пиццу, кино посмотрим…

— Ты справишься, — она улыбнулась и стала разворачивать какой-то шуршащий пакет. От пакета пахло очень подозрительно: сиренью и жасмином.

— Что это? — я бросила взгляд в окно.

Солнце садится. Не опоздать бы…

Наконец Ави справилась с бумагой — тонкой, полупрозрачной, цвета моих любимых клубничных карамелек.

— Вот! — она торжественно развернула…

— Платье?

Чего угодно я могла ожидать от Ави. Но только не этого.

Платье было шелковым. Наверное.

Оно было красным, и выглядело очень по-взрослому. А ещё оно было узким, длинным, до самого пола, и с высоким разрезом сбоку.

— Я подумала… — начала Ави.

— ПЛАТЬЕ?.. — русский речь меня покинул, — как иногда язвительно говорит Алекс.

— Я подумала, вдруг ты захочешь его…

— Но где ты его взяла?..

Я точно знаю: Ави не любит ходить по магазинам. Не любит и не умеет. Она считает шоппинг просто ЧУДОВИЩНОЙ тратой времени.

— Это моё платье, — щеки её порозовели. — Я была в нём в Стокгольме. Ну знаешь, когда получала…

— Премию, — договорила я. — И ты хочешь, чтобы я его померила?

— Я хочу, чтобы ты его НАДЕЛА.

— Но я не ношу платьев! — растерянно оглядев в зеркале свои тощие ноги в джинсах, свои исцарапанные, в синяках, руки, свои едва начавшие отрастать волосы… Корни уже начали темнеть, и эффект был странным.

— Я слышала, что тебе кое-кто нравится, — многозначительно сказала Ави.

Я перестала дышать. Она знает про Сашхена, она знает про Сашена… Господи, господи, что же делать?..

Я была такая дура!

Вообразив, что смогу освободить его, проследив за Аннушкой, я загнала себя в ловушку.

Когда я открыла портал и мы оказались в Англии… Я там была, помните? Этот солёный йодистый запах и это бледное высокое небо.

Пройдя сквозь червоточину, сразу поняла, где мы.

Сердце упало: вряд ли Сашхен преспокойно сидит в Аннушкином замке, пока в Питере все его ищут, сбиваясь с ног.

Не успела я опомниться, как Аннушка кольнула мне чем-то шею. Ноги и руки сразу перестали повиноваться и я упала.

Набежали Твари. В первый момент я просто офигела: Аннушка и Твари. Эти два понятия НЕВОЗМОЖНО было совместить — они из разных миров, из разных Вселенных.

Жуткие чёрные масляные твари и вылизанная, утончённая Аннушка.

Но они её почему-то совсем не ели, а слушались, и делали всё, что она скажет. У них были человеческие глаза. Это было хуже всего: видеть на мордах тварей нормальные человеческие глаза…

Вот и всё, — решила я. — Ха-ха-ха. Моя песенка спета…

Но Твари почему-то не стали на меня набрасываться, а деловито подхватили и потащили меня в небольшую пристройку готического вида. Внутри были витражные стёкла и пахло ладаном.

Церковь.

Да только кроме запаха и цветных стёклышек от церкви тут больше ничего и не было: стены завешаны чёрной тканью, и пол тоже чёрный, в центре — алтарь, или большой чёрный камень, плоский и весь в потёках.

Над камнем возвышалось колесо — я такие видела в цирке.

Твари привязали меня к колесу — как Витрувианского человека, я видела такое на гравюре Леонардо. А потом стали крутить колесо вокруг своей оси…

Перед глазами всё замелькало, и дальше я видела события, как в стробоскопе.

Аннушка разделась до гола и принялась петь. Она извивалась, трясла грудями и волосами, а слова походили на те, что крёстная давала мне читать по бумажке…

Дурдом на колёсиках, чесслово.

Одна из Тварей стучала по камню палками — звук был, словно громадный бегемот пускает газы, смех да и только.

И я бы ОБЯЗАТЕЛЬНО посмеялась, да только от вращения меня уже начало тошнить, верёвки уже до крови натёрли, а сколько я не пыталась, освободиться не получалось…

…Не знаю, сколько прошло времени. В голове была полная муть, и меня всё-таки стошнило.

Аннушка перестала петь и принялась швырять в меня ножи.

Ножики она разложила перед собой, на низком столике, и теперь нашаривала их вслепую, глядя всё время на меня, а потом кидала.

Но почему-то всё время промахивалась. Колесо вращалось быстро, и ножики попадали куда попало: то в ногу, то в руку… Кровь капала на камень и разбрызгивалась во все стороны.

Капец.

Полный.

Не можешь ср… — не мучай жопу, так я всегда говорю. В смысле: ну не получается у тебя попасть в движущуюся мишень, останови колесо, подойди, и перережь горло по-человечески.

И тут до меня дошло: ОНА ЭТО ДЕЛАЕТ СПЕЦИАЛЬНО!

Я опять вспомнила цирк.

Не то, чтобы я любила туда ходить… Но в детдоме нам всё время давали бесплатные билеты — типа, помощь бедным сироткам, — и нас стройными рядами водили на представления.

Только в цирке никого до крови ни разу не пришибли, хотя Колька Хвать и надеялся, что канатоходец сорвётся и шмякнется на землю, или метатель ножей хоть раз не промахнётся, и попадёт-таки в красивую девушку на колесе…