И я закричала — не от боли, от страха: кровь брызгала во все стороны, она попадала на Аннушку, на Тварей… Я просто побоялась, что они озвереют — Твари, то есть. И разорвут нас обеих.

И тут открылся портал. Вряд ли этому поспособствовала моя кровь, просто так совпало.

Из портала вывалился Сашхен — я сразу его узнала, несмотря на то, что был он весь грязный, как чушка, с слипшимися волосами и с безумным взглядом серийного маньяка.

И вот теперь язык меня не послушался…

Я хотела предупредить Сашхена, сказать ему об Аннушке, о Тварях…

Но видать, гадость, которую вколола мне Аннушка, наконец-то добралась до головы: я всё слышала и видела, но на этом — хана.

Болталась на этом дурацком колесе, как дурацкая тряпичная кукла.

Стыдоба, одним словом.

Жуткая стыдоба.

А вот Аннушка, увидев Сашхена, сначала даже испугалась. А кто бы нет? Я бы и сама описалась от страха, но я-то его знаю, как облупленного, и понимаю, что нет на свете чувака более доброго, чем он. Ну, и отмороженного одновременно, этого тоже у Сашхена не отнять.

Крёстная тоже быстро освоилась. Улыбнулась, и покачивая всем, чем можно — задницей, грудями, плечами… Пошла к нему навстречу, широко раскинув руки.

Обняла, прижалась всем телом… И улыбнулась. Глядя мне в глаза.

Вот сучка.

Стошнить бы прямо на неё…

Но тошнить было нечем, и пришлось просто показать язык — в тот момент, когда колесо повернулось к ним.

.

Сашхен — вот гадство! — тоже её обнял, погладил по голой заднице, и даже зашептал что-то на ушко… Ненавижу его! Убила бы, если б могла.

Аннушка ему что-то ответила, и они вместе рассмеялись. А потом, обнявшись, подошли к столику с ножами.

Сашхен выбрал один, спокойно посмотрел мне в глаза и метнул нож прямо в сердце.

Так мне показалось, потому что на самом деле нож воткнулся в верёвку, которая обхватывала мою шею.

Аннушка дёрнулась. Глаза её злобно сверкнули, она попыталась схватить нож…

Но Сашхен удержал её одной рукой, а другой, не меняясь в лице, послал ещё четыре стилета в меня.

Я упала на камень и больно рассадила подбородок — руки не слушались, и смягчить удар не получилось.

Краем глаза я успела увидеть, что Аннушке удалось вырваться, она что-то закричала, и на Сашхена набросились Твари…

Упала я неудачно: лицом к стене, затылком к всему остальному. Я слышала, как рычат и взрёвывают Твари, как Сашхен раздаёт им влажные и хрусткие удары, как он при этом тяжело дышит, а ещё хекает, как мужик, который колет дрова…

Потом я почувствовала, как меня переворачивают на спину, и увидела перед глазами перекошенное Аннушкино лицо.

Оно было в крови: частично той, что брызнула из меня, частично — измазалась о Сашхена, когда обнималась.

В руке Аннушки был самый большой нож, и она занесла его надо мной.

— Маленькая сучка, — прошипела она. — Не мечтай, что он тебя спасёт. Столько лет! Столько лет я тратила на тебя своё время, сносила твой дебилизм… Наконец-то я могу убить тебя.

А я и не могла ничего сказать. Не могла крикнуть, или хотя бы отползти — да я даже камня, на котором лежала, не чувствовала.

Я просто смотрела на неё, и не могла понять: у неё что, СОВСЕМ крыша съехала? Нет, я понимаю: дело в моём магическом даре. Она хочет его себе, и всю эту лабуду затеяла из-за него… Но ведь Аннушка могла ПРОСТО ПОПРОСИТЬ! В любой момент — и я отдала бы ей этот дар, не задумываясь.

Ну да, я в курсе, что это довольно редкая штука — мне Настасья все уши прожужжала, и Алекс прожужжал, и Гоплит — носились со мной, как с фарфоровой куклой, и самое в этом противное знаете, что?

НОСИЛИСЬ они на самом деле не со мной.

А с этим Даром.

Если б не он — они бы меня даже не заметили. Просто не узнали о моём существовании. Никогда.

А вот Ави — наоборот.

Я ТОЧНО знаю, что не будь у меня этого Дара — она была бы куда более счастлива. И я тоже.

Обычная мама, обычная дочка — о чём ещё можно мечтать?..

И вот я и подумала: Аннушка сошла с ума. Сбрендила. Чокнулась, как старуха Шапокляк из древнего комикса. Потому что ЗАЧЕМ убивать за то, что тебе отдают просто так?..

Но сказать я ей этого не могла — язык не слушался, слюна текла из уголка рта, как у младенца, и я даже не могла толком сглотнуть, Аннушкин нож был уже в самой высокой точке, а потом он начал долгое падение на мою грудь… Прямо в ослика Иа на футболке.

Время растянулось — оно это умеет — а я всё смотрела на кончик этого кинжала, и не видела, как к нам подлетел Сашхен и одним плавным движением ассегая, который был продолжением его руки, снёс Аннушке голову.

Дальше я вспоминать не люблю.

Как вспомню — сразу начинаю икать, и к горлу подкатывает так, что на языке становится горько, и приходится часто сглатывать.

И вот что обидно: нет бы мне потерять сознание! Отключиться, и ничего не помнить, и очнуться уже дома, в своей кровати, и рядом сидит Ави и шпигует меня, как гуся, невкусной манной кашей.

Но не-е-ет.

Сначала я вижу, как отлетает Аннушкина голова с пучком растрёпанных чёрных волос, как из обрубка шеи начинает толчками выходить кровь — прямо на меня, попадает в глаза, в нос, в рот, хотя я стараюсь сжать губы, и я чувствую эту кровь на языке, она кисло-сладкая и противная, и меня наконец-то скручивает в судороге рвоты, и паралич начинает отпускать…

Сквозь розовую плёнку на глазах я вижу, как прямо в центре замкового двора открывается большой проран, и из него, похожие на гигантских насекомых из-за ночников на шлемах, один за другим выходят люди полковника Котова, в брониках и с автоматами. Они рассыпаются по двору, тут и там сверкают вспышки выстрелов, а к ним бегут чёрные гигантские Твари…

Но в этот момент Сашхен берёт меня на руки — вот глупо, словами не передать, вместо того, чтобы обнять его за шею и положить голову на плечо, я повисаю, как тряпочка, и тут понимаю, что джинсы у меня тоже мокрые — и это САМОЕ страшное, что могло со мной случиться…

…А? — я вздрогнула, приходя в себя. — Прости, ты что-то говорила?

— Я подумала: раз ты уже выросла, и тебе уже кое-кто НРАВИТСЯ, то ты захочешь надеть платье.

— Мам, я…

— Думаю, Герман обязательно заметит… Да нет, он просто ОБАЛДЕЕТ, когда увидит, какая ты красавица!

Герман.

Облегчение омыло меня, как тёплый бульон.

Ави думает, что мне нравится Генька, она поэтому и тыкает в меня этим своим платьем…

Но Генька на выпускной не идёт: прыгая с крыши, он очень удачно сломал ногу пару недель назад, когда мы с ним охотились на взбесившегося лугару…

Ави об этом не знает. Ведь не знает, да?..

— Ладно, — я решительно вырвала из её рук шелковую тряпку. — Если ты думаешь, что Геньке понравится…

— Надень.

Я послушалась.

Стащила майку, джинсы, и…

Платье скользнуло как змеиная кожа — Ави лишь чуток помогла. А потом застегнула молнию и подвела к зеркалу.

— Ну как?

— Офигеть не встать.

— У меня и босоножки подходящие есть.

— А перчаток у тебя нет? Подлиннее? — я показала запястья.

— Я дам тебе шаль. А впрочем… И так всё прекрасно. Ты очень красивая, Маша.

— Нет, правда?..

— Конечно правда. Ядерные физики не лгут, ты же знаешь.

— Ми-и-р вашему дому…

Он впервые на моей памяти взял гитару.

Просто так, никто об этом не просил. Но когда зазвучал первый аккорд, все замолчали, притихли и принялись завороженно слушать.

В горле стоял привкус Аннушкиной крови: когда я снёс ей голову, брызги попали на лицо, и я облизнулся — невольно, инстинктивно. Лучше б я этого не делал. Этот вкус теперь будет преследовать меня всю жизнь.

— Спасибо, — сказал лорд Бэкон, когда мы с Машей вернулись.

Котов со своей группой остался зачищать территорию, собирать записи безумных экспериментов Сказочника и выпускать на волю оборотней — тех, кого ещё можно было вернуть к нормальной жизни; об остальных будет заботиться Гоплит, он добровольно взял на себя эту миссию.