Я отвернулся.

Алекс всегда казался мне человеком на редкость прогрессивным.

Ну да, несколько старомодным — в том, что касается одежды и куртуазного обращения с дамами.

Но то, как он виртуозно владел новейшими видами огнестрельного оружия… И при этом избегал, если это возможно, пользоваться телефоном.

Имел в доме вполне современный офис — с ноутбуками, принтерами и всем, чем полагается — и практически в него не заходил, в офисе хозяйничали девчонки.

Располагал напичканным гаджетами автомобилем — но за рулём его предпочитал видеть меня…

Не то, чтобы он всего этого НЕ УМЕЛ — при необходимости шеф прекрасно «гуглил», звонил и даже мог отбить сообщение в телеграм. Просто ему всё это не нравилось.

Вспомнилось, каким счастливым Алекс был в Ненарадовке — без электричества, горячей воды и с удобствами на улице.

И тут мысли мои плавно перетекли на Гоплита…

«Я видел, как из болотистого бора, который вы зовёте Европой»… Господи, когда ж это было?.. До Нашей эры, или уже после? Признаться, НАСТОЛЬКО хорошо я историю не знаю.

Да и вообще: родиться-то он мог ещё раньше…

Интересно, каково это: лично быть свидетелем падения Карфагена, участвовать в Троянской войне, мчаться на колеснице, целясь в противника тяжелым железным копьём?..

И тем не менее, Гоплит спокойно заявил, что прибудет к месту сбора, воспользовавшись самолётом.

Вероятно у него, как у древнего рептилоида, просто было больше времени, чтобы приспособиться, — в конце концов рассудил я.

Учитывая, что он остался последним в своём роду — ты, конечно же прав, мон шер ами.

Я вздрогнул.

В последнее время Алекс избегал разговаривать со мной таким способом.

Сам я «пробиться» к нему не пробовал — мешал пиетет.

Но и отвечать не стал.

Честно говоря, просто не знал, что тут сказать.

Устроившись на одном из диванов, я задремал.

Именно задремал, а не впал в летаргию: когда мы выбрались из метро, мне передали объёмистый кейс «от неизвестного доброжелателя».

В кейсе, в переносном холодильнике, находились стерильные пакеты с донорской кровью.

Дома я обходился свиной, а учитывая, что человечья кровь имеет куда больший энергетический потенциал, содержимого кейса мне должно хватить на месяц.

Было подозрение, что посылка отправлена Тарасом — только он мог представить моё затруднительное положение во всей красе.

Позже оказалось, что и в этом я ошибался…

— Сашхен, можно к тебе? — открыв глаза, я узрел чадо.

С заспанным личиком, с растрёпанными косичками…

— Эй, а где же твоя голубая шапка?

— Не твоё дело, — чадо тут же надулось.

— Ну ладно… — подвинувшись, я освободил местечко рядом с собой. Маша тут же уселась, удобно устроилась в сгибе моего локтя и принялась болтать ножками.

Чувствовал я себя при этом как человек, на плечо которого, нежданно-негаданно, села бабочка.

Жутко приятно, удивительно, и самое главное: дико страшно, что бабочка может улететь…

— Я потеряла её там, в метро, — я сразу понял, что речь идёт о шапке.

Сделалось стыдно — хоть вой. Я ведь даже не сказал ей спасибо.

Я — такой же, как он, — подумал я. — Шеф тоже никогда ничего «такого» не говорит.

Меня это бесит — ведь мне кажется, что я заслужил хотя бы малую толику признания. А теперь веду себя не лучше.

Но если я это понимаю, значит, и шеф…

Я бросил опасливый взгляд на Алекса.

Тот с независимым видом кушал чай: положив ногу на ногу, держа в одной руке — блюдце, а в другой — сладкую коврижку с маком.

На меня он даже не глянул.

— Послушай, Маша, — сказал я громко. — А как тебе удалось стащить у меня ладанку?

Всё время хотел спросить, а раньше не до того было.

— Ловкость рук, — сообщила девочка, нисколько не смутившись. И вытащила из кармашка кофты, за цепочку, предмет спора. — На, возьми. Прости, что взяла без спроса.

— Пускай будет у тебя, — я сжал её пальчики своими, поверх кусочка серебра. — Так ты всегда сможешь узнать, всё ли со мной в порядке.

— А ты правда этого хочешь? — глаза ребёнка зажглись чистым голубым сиянием.

— Конечно правда, — я постарался улыбнуться, не обнажая клыков. — Мне так спокойнее: знать, что ты отыщешь меня, где бы я ни был.

Маша покраснела.

Засопела носом, отвернулась…

Я недоумевающе поднял брови. Вроде бы ничего такого не сказал.

Тем не менее, отец Прохор ехидно ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска.

Так, нужно срочно пройти ликбез по общению с младенцами…

— Маша… Маш, а где твои наушники? Может, музыку послушаем?

Если она скажет, что и их посеяла в метро, я застрелюсь.

— Батарейки сдохли.

— О. Ладно. Купим на ближайшей заправке…

Опять повисла тишина.

Но через минуту Маша завозилась сама.

Шмыгнула носом, повернулась ко мне и заглянула в лицо.

— Сашхен… — была в её глазах какая-то чертовщинка. — А ты можешь рассказать сказку?

Я был удивлён, когда при слове «сказка» на меня посмотрела не только Маша, но ещё и чудо-отрок, пёс Рамзес и — это надо отметить отдельно — мыш Терентий.

— Сказку?

Господи… Дай Бог памяти, что там со сказками? Красная Шапочка? Гуси-Лебеди?.. Гарри Поттер?

Хотя… Знаю я несколько очень даже неплохих сказок.

Когда я в детстве болел, мама ставила на старинный проигрыватель пластинки. А я слушал.

Улыбнувшись с некоторой долей ехидства и мстительности, я начал:

— У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том. И днём, и ночью кот учёный, всё ходит по цепи кругом…

В этот момент Валид резко дал по тормозам, Аурус заскользил юзом — я едва успел подхватить Машу…

Мимо пробежал Алекс.

— Про русалку потом расскажешь, поручик. Кажется, у нас проблемы.

В руках шефа был дробовик.

Ночь была чернильная, без единого просвета.

За те несколько часов, что Аурус находился в пути, мы значительно продвинулись на юг, так что снега здесь не было, а ветер пах прелой землёй и палыми листьями.

По настоянию Алекса, мы игнорировали скоростную трассу и пробирались окольными тропами — старыми раздолбанными шоссейками, проложенными сквозь города и веси в незапамятные времена.

В данный момент мы стояли на таком вот шоссе. Впереди, в паре километров, светились скудные поселковые огни… Впрочем может и не поселковые, а городские — времени было около трёх пополуночи, и основной народ всё же спал.

Дорогу преграждало упавшее дерево.

Сразу вспомнились лихие разбойничьи времена, когда таким вот нехитрым способом Соловей Одихмантьевич со товарищи останавливали путников, взимая «дорожный сбор» в виде личных и государственных ценностей…

— Маша, не высовывайся! — рявкнул я, но вредное чадо уже топало по асфальту своими красными сапожками. Рядом с ней солидно вышагивал Рамзес.

С другой стороны… Может, это и неплохо.

Увидят господа разбойнички девочку с пёсиком, и не будут открывать огонь.

В ребёнка стрелять… Тьфу ты, господи, прицепилось же.

Впрочем, иллюзии о нашем мирном паломничестве напрочь разбивались о дробовик в руках Алекса.

Место для засады было подобрано со вкусом. Слева непролазная чащоба, острые шипы по-зимнему голых ветвей шиповника и малины преграждали путь не хуже противотанковых «ежей».

Справа раскинулось обширное поле. Я его не видел, просто угадывал, по вою ветра, по свистящей пустоте… Вздумай туда бежать — и будешь не хуже движущейся мишени в тире.

Если сейчас позади Ауруса выедет, к примеру, трактор, или грузовик — мы окажемся в ловушке.

— Рамзес, ты что-нибудь чуешь?

Алекс уже вложился, наблюдая ночь через прицел.

— Впереди, — рыкнул пёс.

Ага. Значит, основной заградительный отряд прячется за стволом могучей берёзы — и не жалко было такую красоту ломать?

Только её ствол, воронёный бок Ауруса, да ещё дробовик в руках шефа и светились в ночи, ни звёзд, ни месяца, ни электрических огней — Валид благоразумно потушил фары.