— Не ждали? — спросил Владимир, и улыбнулся.

Я был рад его видеть. Нет, честно. Рядом с Владимиром я испытывал особое, ни с чем не сравнимое чувство. Уверенность в том, что мир не рухнет в тартарары.

С Алексом не так: когда шеф заводился, казалось, что вся планета сошла с ума и пустилась в пляс, а ты стоишь на канате толщиной с волос, жонглируешь гранатами и молишься, чтобы не свалиться в пропасть…

Я это чувство обожаю. Не мыслю своей жизни без него. Но иногда — вот как сейчас, например, хочется, чтобы рядом был кто-то, про кого можно с одного взгляда понять: этот человек никуда не рухнет. Даже сама мысль о каком-то там хаосе рядом с ним кажется чуждой и совершенно неуместной.

Впрочем я отвлёкся.

— Какими судьбами? — Алекс тоже обрадовался, это было видно. Он спрыгнул с крыльца, полез обниматься… На фоне фундаментального московского дознавателя шеф смотрелся подростком.

— Да так. Слыхал я, животинка моя к вам приблудилась. Хочу забрать, — Алекс бросил быстрый взгляд на меня, я кивнул: обсудить судьбу Чумаря пока что времени не нашлось. — Но чую: я здесь вовремя появился, — продолжил Владимир, небрежно помахивая молотом. — Витают в воздухе какие-то предвестья.

— Витают, — не стал увиливать шеф. — Признаться, помощь твоя может оказаться совсем не лишней Только вот, как с подопечным твоим быть?

— Я его в бане запер, — я тоже поздоровался с Владимиром. Рукопожатие его, тёплое и дружелюбное, заставило пальцы слипнуться в крабью клешню.

— Баня? — Владимир насмешливо задрал брови. — Одобряю. Баня — место сакральное. Там грехи сами собой сходят.

На крыльцо вышли майор Котов и батюшка. Вели себя они, как старые приятели. На Владимира посмотрели с интересом, без предубеждения. Алекс принялся всех знакомить.

Я незаметно отступил в терем. Прикрыл за собой дверь и дунул наверх: прежде чем куда-то ехать, я был обязан убедиться, что с Антигоной всё в порядке.

Слава Богу. Девчонка мирно спала, до подбородка закутанная в тёплое пуховое одеяло. Уж не знаю, какую молитву сотворил батюшка-сержант, но её отпустило.

Достав мешочек-оберег из-под подушки, я пристроил его Антигоне в ладошку: когда проснётся, поймёт всё правильно, в этом я не сомневаюсь.

Остаются ещё Котов и Владимир, но может быть, пока рядом отец Онуфрий, им ничего не грозит?..

Когда я вышел на улицу, перед крыльцом уже тарахтел Хам — ехать ночью, по узким грунтовкам, на «Чайке» было рискованно.

— Ну где тебя носит? — несмотря на внешнюю сердитость, взгляд Алекса выражал одобрение: он прекрасно знал, где я был и что делал. — Садись за руль, батюшка покажет дорогу.

— Ехать далече, — батюшка-сержант устроился на пассажирском сиденье, подоткнув рясу. — Дороги вдоль озера, как таковой, нету. Но я знаю несколько троп…

Мне не хотелось оставлять Антигону одну. И когда через пустырь метнулась неслышная серая тень, в которой я узнал кудлатого пса Гришку, от сердца отлегло. Внутрь он не пойдёт. Но и на порог никого чужого не пустит.

Главное, чтобы в селе ничего нового не приключилось, пока нас нет…

Выехали за полночь. Отец Онуфрий не обманул: дороги здесь были — одно название. Но Хам — скотинка выносливая, он только взрёвывал сердито, садясь в очередную колдобину по самое брюхо. Потом выбирался и вёз нас дальше…

К рассвету были на месте. Солнце ещё не взошло, только край неба приобрёл розоватую окраску. Перистые облачка собирались стайками вдоль горизонта. Ёлки на светлом фоне казались чёрными стражами в колючих плащах.

Разноцветные домики лагеря спускались по отлогой песчаной косе к самому берегу. По сизой воде стелился плотный туман, а вода была тёплая, как парное молоко…

Хам мы оставили за забором, прикрыв на всякий случай еловым лапником. Из багажника взяли лишь «малый туристский набор»: колья, мешок соли и несколько пластиковых бутылок со святой водой — батюшка Онуфрий ещё в тереме наскоро благословил двадцатилитровую флягу…

Вот интересная штука: святая вода. Нечисть её боится, как огня, антисептические свойства — лучше, чем у хлорки. Но пользоваться надо с умом. И добывать в промышленных количествах не всякий батюшка умеет… Концентрация «святости», я так понимаю, напрямую зависит от силы веры благословляющего.

Отец Онуфрий, к счастью, уже доказал, что его верой можно подковы гнуть. Так что в качестве святой воды сомнений не возникало.

Ох, как же мне интересно: почему обыкновенный сержант из учебки в святого батюшку переквалифицировался. Не иначе, чудо случилось. Потому что любой курсант, прошедший школу муштры сержанта Щербака, мог с уверенностью сказать: если и есть в нём волшебная сила, то не от Бога она, а от дьявола…

На территорию лагеря пробрались по пляжу, чтобы не пугать детей. Где контора директора мы знали — помогла карта с подробным планом лагеря на смартфоне Котова, заряженном специальными, не каждому доступными прикладухами.

Было тихо. На желтый песочек тихо плескала вода, темнели тут и там разбросанные по берегу зонтики и шезлонги. Со стороны лагеря не доносилось ни звука.

— Спят детишки, — с облегчением выдохнул Котов. — Набегались за день, и дрыхнут без задних лапок…

— Дымом пахнет, — объявил я.

И верно: в чистом и сыром утреннем воздухе вдруг поплыли нотки горящего дерева, послышался треск сучьев и смутные приглушенные расстоянием стоны.

— Туда! — я бросился вдоль берега.

Ветер мешал взять точное направление, временами приходилось останавливаться и сосредоточенно принюхиваться. Но когда мы оказались в центре лагеря, на асфальтированной площадке с флагштоком — спущенный флаг болтался у земли мятой тряпочкой — нюхать дым было уже не нужно.

Из лесу, метрах в двухстах от последнего домика, вылетел серый клуб дыма. За ним — второй, и дальше уже дым попёр столбом.

Отец Онуфрий с майором Котовым устремились к нему наперегонки. Владимир с Алексом — следом.

Я задержался. Оглядел лагерь: два десятка домиков под разноцветными крышами, аккуратные, обложенные кирпичами клумбы, длинное здание столовой-клуба, радиовышка с серебристой тарелкой на крыше… Здесь было пусто.

Валялись забытые велосипеды. В траве поблёскивали несколько резиновых мячиков. Скакалка свисала с ветки клёна наподобие удавки. На дорожке лежал перевёрнутый грузовичок, рядом валялись цветные кубики…

Создавалось впечатление, что дети, неожиданно побросав игры, в едином порыве устремились куда-то в лес. Туда, где сейчас разгорается костёр…

И самое странное: где все взрослые? Воспитатели, вожатые, повара, медперсонал…

В детстве я бывал в лагере. До сих пор помню, как зорко за каждым нашим шагом бдили всевидящие вожатые, как за малейшую провинность карали всеобщим порицанием на утренней линейке… Лагерь не вызывал у меня добрых чувств. Неловкость, затаённый страх, стеснение, и над всем этим — жгучий интерес к девочкам, неизбежные ночные страшилки и драки со старшаками — молчаливые, жестокие и кровавые.

Здесь всем этим тоже пахло — ничто не меняется под солнцем и луной. Но эти обычные для большого скопления детей запахи перекрывались знакомым удушающим ароматом безумия…

Я бросился догонять своих. Владимир и Алекс уже скрылись за деревьями, но широкий тёмный след в высокой траве не позволял ошибиться.

А треск брёвен в костре становился всё громче.

К поляне, оказывается, вела вполне ухоженная и огороженная столбиками с цепочкой тропа — просто мы её не заметили.

В центре высился пионерский костёр. Высокий, с круглым широким основанием, беспорядочно и неумело сооруженный из деревянных скамеек, картонных коробок и прочего бумажного мусора.

Тем не менее, он горел. Картон дымил неохотно, пуская в небо чёрный удушливый дым. Бумага скручивалась мгновенно, оставляя после себя кружева серого пушистого пепла. Скамейки неохотно тлели. Пузырился, распространяя запах скипидара, цветной лак, потрескивали горячие железные болты. В целом, костёр создавал впечатление подожженной помойки.