Я вспомнил, что говорила Зоя пару часов назад: цирк — это единственное, чем стоит заниматься.

— Все постоянно на нервах, — продолжил говорить Ефим Демидов. — Потому что ЗНАЮТ: каждое выступление может оказаться последним. И не только из-за возраста. Может оборваться трос, могут соскользнуть плохо натёртые мелом руки… На цирковой арене может случится ТЫСЯЧА несчастных случаев, и невозможно предугадать, какой настигнет тебя. Вот почему все так ищут удачи. Вот почему мы все так суеверны. Вот почему мы верим в Призрака. Все эти мысли о том, что он нас покинул, и поэтому премьеру ждёт несчастье…

— Люди действительно так думают? — вставил вопрос шеф.

— О, не сомневайтесь, — директор грустно улыбнулся. — Все, от акробатов до последней судомойки уверены, что на сегодняшней премьере случится что-то плохое.

— Но они всё равно готовы выступать, — заметил я.

— Шоу должно продолжаться, — пожал плечами директор. — Разумеется, мы сделаем всё возможное, чтобы ничего не случилось. Именно поэтому я и обратился к вам за помощью…

— Мы будем готовы, — заверил его Алекс.

— Извините, — я притронулся к плечу собирающегося отбыть директора. — Зачем тогда нас включили в программу? Может, было бы лучше, если бы мы следили за шоу со стороны? Тогда была бы возможность пресечь саботаж…

— Ни о каком саботаже речи не идёт, — покачал головой директор. — Я точно знаю: на цирке лежит проклятье.

И вот он — вечер премьеры.

Снаружи цирк полыхал огнями, как рождественская ёлка. Сидя на подоконнике нашей с Алексом комнаты я наблюдал, как к ступеням стекается разряженная публика, а бедолаги, оставшиеся без билетов, толпятся у кассы отказников.

В толпе сновали перекупщики — куда ж без них?

Посадочных мест в цирке две тысячи пятьдесят, — вспомнил я почерпнутое из ознакомительного буклета. — Сейчас на улице народу гораздо больше…

— А это местечко пользуется успехом, — детей в толпе почти не было. Выступление для взрослых. Не зря заведение называется не «цирк», а «вертеп». И начинается оно не в шесть тридцать, как это принято, а в десять вечера… — Я это вот к чему, — продолжил я в спину Алекса. Тот, сидя за столиком, накладывал дьявольский грим. — С постоянным аншлагом у них не должно быть финансовых трудностей. Но директор всё время жалуется на огромные долги… Может, ему просто-напросто не стоило взваливать на себя управление цирком?

— Ефим — отличный руководитель, — не оборачиваясь, промычал Алекс сквозь сжатые губы — он как раз рисовал дьявольскую ухмылку. — Ты заметил, как тепло о нём говорят артисты?.. А то, что ему не слишком хорошо удаются финансовые расчёты — у всех свои недостатки. Я вот тоже не вижу смысла копить или зарабатывать. Деньги — тлен.

— Так обычно говорят те, кто никогда по-настоящему не нуждался.

Я вспомнил свои полугодичные блуждания по Питеру, и ночёвки на вокзале — до того, как попал в «Петербургские тайны».

— Ха! — шеф закончил с гримом и вскочил с табуретки. — Да знаешь ли ты, что нам с Ефимом приходилось есть, когда мы ещё были бродячим цирком? Похлёбка из змеи — это ещё не худший вариант. Но зато какой мы работали номер… — он мечтательно закатил глаза.

— Номер Бегемота? — мне было страшно любопытно, что это такое, но Алекс не кололся.

— И его тоже, — кивнул шеф и указал мне на своё место на табуретке. — Садись, мон шер, лицо само себя не нарисует.

Я сел и со страхом оглядел баночки, кисточки и карандаши. А потом беспомощно воззрился на Алекса.

— Ладно, так уж и быть. Показываю один раз, — он щедрой горстью зачерпнул какую-то серую замазку. — Но имей в виду: цирковые всё делают сами. Прислуга здесь не в чести.

Как я и ожидал, все места были заняты. Публика сидела даже в проходах, на приставных стульчиках. На сцене творилось Действо.

Орфей знакомился с нимфой Эвридикой, та, покорённая его волшебным пением и игрой на лире, беззаветно влюблялась в героя…

Декорации были потрясающие: золотые и хрустальные деревья «райского» сада, движущиеся мостики и решетки, на которых нимфы в полупрозрачных одеяниях исполняли головокружительные трюки. В какой-то момент вся сцена встала вертикально!.. Вот это да, теперь я понимаю, куда уходят все заработанные деньги…

Мастер Зигиберт — гений.

Я не сомневался, что все механические приспособы — его рук дело. Уж слишком много в них было от священного безумия.

Махендра в роли Орфея был великолепен. Он с кошачьей грацией летал с трапеции на трапецию, крутил сальто, не касаясь пола руками, и при этом пел!.. У тигра оказался очень приятный баритон, да и Эвридика — Зоя заливалась соловьём.

— Как они умудряются петь, исполняя все эти трюки? — мы с Алексом смотрели представление с узкой галереи под самым куполом. Здесь были размещены блоки и шкивы подъёмных устройств для трапеций, крепления декораций, раздвижные лестницы и канаты.

— Отсюда не видно, но у всех артистов — микрофоны и небольшие динамики, — ответил Алекс. Говорили в полный голос — мы были на высоте двадцати пяти метров над ареной. — Фразы и реплики они подают сами, а пение даётся фонограммой.

— То есть, это опять обман?

— Но с полной иллюзией правды.

Первое действие кончалось тем, что Эвридика, гуляя с подругами, встречает змея, который её кусает. Дальше следовала волнительная сцена смерти, прощание с Орфеем и — антракт.

— Ну, пока всё идёт хорошо, — сказал я, когда манеж опустел. И тут же получил чувствительный тычок под ребро. — Что опять не так?

— Если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

— Да я ничего такого не имел в виду… Или что? Опять приметы?

Алекс фыркнул.

— Приметы — это ерунда, я в них не верю. Но вот злой рок, фатум — это действительно серьёзно. Особенно, когда этот фатум кто-то заказал.

— Директор что-то говорил о проклятье. Вы его имеете в виду?

Раздался гонг. Антракт подходил к концу и публика вновь начала заполнять кресла.

— Посмотри на них, — шеф повёл рукой вдоль круглого зала. — Что ты видишь?

Я послушно выполнил требуемое. Не совсем, правда, понимая, что конкретно он имеет в виду.

— Вижу людей, который пришли поразвлечься, — наконец сказал я. — Они едят мороженное, весело болтают, разглядывают друг друга…

Арена, кстати сказать, от зрителя была скрыта за высокими непрозрачными щитами. Там сейчас монтировали декорации подземного царства: трон Аида должен был подняться из-под сцены в клубах разноцветного дыма, а вместе с ним — и его свита: черти, сатиры и подземные духи.

— Вот, наконец отличное наблюдение, — похвалил Алекс. — В цирк не приходят смотреть. Сюда приходят РАЗГЛЯДЫВАТЬ. А ещё смеяться. Удивляться. Испытывать ужас. И наконец, когда всё закончится хорошо — катарсис.

— Но если что-то пойдёт не так, катарсиса не будет, — кивнул я. — И аура чудесного развеется. Все поймут, что волшебные существа — это всего лишь переодетые артисты, а представление — посредственный фарс, исполненный под фонограмму.

— Всё так, — кивнул Алекс. — А теперь я попрошу тебя ещё раз: посмотри, КОГО ты видишь в зале.

Свет уже приглушили — это был знак к тому, что действо вот-вот начнётся.

Места занимали последние обжоры, которых силой выдворили из буфета.

Пару секунд я скользил взглядом по крошечным с такой высоты лицам, а потом… ПРЕДВКУШЕНИЕ. НЕТЕРПЕНИЕ. ВОСТОРГ.

— Публика — это источник силы, — сказал я. — Каждый из них — как наполненная энергией батарейка.

— И во время катарсиса эти батарейки разряжаются, — кивнул Алекс.

— А артисты впитывают… — вот почему Зоя говорила, что это — самая лучшая работа.

— Когда выйдешь на арену, — продолжил Алекс. — Ты сам всё поймёшь. Но помни: упоение сценой — это наркотик. От него трудно отказаться. А власть над зрителем — ещё и ответственность.

И вдруг меня посетило озарение — иначе и не назовёшь. В порыве я ухватил Алекса за руку и крепко сжал.

— Осторожнее, — шеф спрятал помятую конечность за спину. — Мне ещё сегодня стрелять.