— Плохая примета.

Зоя шла очень быстро, сунув руки в карманы и не глядя по сторонам. Волосы её, собранные в высокий хвост на макушке, подпрыгивали в такт шагам.

— И если уж мы об этом заговорили… — она прикусила губу, о чём-то задумавшись. Я затаил дыхание. Может, она скажет что-то полезное про Призрака? — Не вздумай свистеть, особенно на арене. И никаких зелёных платков-паше.

Я рассмеялся.

— С чего ты взяла, что я буду свистеть? Или нацеплю какой-то дурацкий платок?

— Просто предупреждаю.

— Знаешь, я не верю в приметы.

— Виктор тоже не верил. И надел на выступление зелёный платок — чтобы доказать, что приметы — ерунда. Он умер тем же вечером.

— Но…

— И никогда не смотри на оркестр. Нельзя запинаться перед выходом на арену, и кланяться больше трёх раз. Нельзя обходить манеж против часовой стрелки и пересекать его строго по центру. Пить шампанское до выступления. Надевать ношеную одежду — всё только новое. Бриться меньше, чем за два часа до выхода. Использовать только новый грим — в день премьеры, конечно… Щипать за попу акробаток.

— Последнее ты придумала.

— Просто решила: ты как раз из тех, кто любит приставать к девушкам. Красивый, самоуверенный, считаешь, что всё в мире принадлежит тебе одному.

Я икнул. Вот, значит, что она обо мне думает?.. Отсюда и неприязнь?

— Послушай, ты сама не понимаешь, как ошибаешься. Я не такой…

— Я же сказала: мне всё равно. Просто не делай того, что я перечислила, и всё будет о’кей.

— До того, как ты об этом заговорила — и в мыслях не было.

Мы вышли в тихий, обитый тканью и застеленный толстым ковром коридор. Из-за дверей доносились нестройные звуки скрипок и труб. Зоя продолжала стремительно нестись вперёд.

— И нечего с этим шутить. Нам и так непросто. Удержать цирк на плаву — задача не из лёгких.

— Эм… Я тут погуглил… У вас всё время аншлаги. И вы довольно много просите за билеты. Зал на две тысячи зрителей, четыре выступления в неделю. Да вы должны охренительно зарабатывать!

Зоя фыркнула.

— На цирке не зарабатывают. На цирк деньги ТРАТЯТ. Костюмы, реквизит, аппараты…

— Аппараты? — я уже слышал это слово из уст Зигиберта, и думал, это какой-то инженерный слэнг.

— Мостики, трапеции, штармборты, левиторки… КАЖДЫЙ номер стоит несколько миллионов. А мы живём здесь, в общежитии. Потому что на съём квартиры, даже в складчину, зарплаты не хватит.

— Но тогда зачем вы этим занимаетесь?

Зоя посмотрела на меня так, словно я был клиническим идиотом со справкой.

— Потому что это — лучшее занятие в мире.

Вот так вот. Сказала — как отрезала. И пошла дальше, задрав нос.

Но через минуту остановилась у одной из дверей. Изнутри доносился стрёкот швейной машинки и чей-то пронзительный строгий голос.

— Дорогу назад найдёшь сам, — с этими словами Зоя громко постучала в дверь и стремительно ретировалась. Только её и видели.

Через двадцать минут я стоял перед зеркалом и матерился, не переставая. Было, отчего…

Костюм облегал, как вторая кожа. Нет, не скажу, что он был тесным или душным — незнакомая ткань тянулась во всех направлениях и прекрасно дышала. Но…

Вот это самое «но» заставило меня краснеть, как шестиклассника на первом свидании.

Эта ткань — красная с чёрным, рисунок напоминает языки пламени, — выделяла всё. И если я говорю «всё» — это в буквальном смысле. Кажется, под ней проступали даже волоски на руках. Что уж говорить об остальном…

На голове у меня была обтягивающая шапочка, а-ля «уши Микки-Мауса», только вместо ушей — изящные острые рожки. Ноги ниже колен прикрыты имитирующими шерсть бриджами, а сзади располагался длинный гибкий хвост.

Но всё остальное было на виду. Словно голый, честной слово.

— Вау, какой прелестный дьявол! — местный костюмер, просил называть себя Николенькой. Розовая водолазка, белые джинсики в облипку и матерчатые мокасины на босу ногу. Это ему принадлежал пронзительный неприятный голос… Правда, со мной он разговаривал совсем другим тоном. — Какие формы, какое… содержание! — честное слово, я думал, он ущипнёт меня за зад!

— Я же буду метать ножи, — я сделал очередную попытку. — Намного лучше был бы костюм ковбоя, или индейца…

— Милый, ты просто не в теме, — на меня ласково махнули розовой пухлой ручкой. — Тема представления — спасение прекрасной Эвридики из царства Аида. Музыкант Орфей спускается в Преисподнюю, своим искусством очаровывает Аида и его жену Персефону…

— Спасибо, я помню эту историю.

— Историю! — Николенька презрительно фыркнул. — Это миф, прекрасная поэма! Вергилий, величайший из поэтов…

— Может, вернёмся к костюму?

Костюмер надулся. Зайдя мне за спину, он принялся там дёргать и что-то поправлять, отчего спереди всё натянулось ещё больше…

— Если тебе не нравится этот, могу предложить другой, — сердито буркнул он.

— Прекрасно!

— Короткие кожаные шорты, обмотанный цепями и кожаными ремнями торс, чёрные перчатки и шнурованные сапоги до колен.

— Спасибо, я останусь в этом.

— Генеральная репетиция состоится в час дня, — мстительно бросил Николенька, когда я направлялся к выходу, держа под мышкой свёрток с обтягивающим трико. — Ты должен быть в костюме. И не забудь про грим. Всё должно быть так, словно зрители уже сидят в зале. Такова традиция.

С ума они меня сведут со своими традициями…

К моему облегчению, на репетиции никто надо мной смеяться не стал. Тут все были такими.

Повелителя царства мёртвых, величественного Аида, изображал давешний здоровяк. Без легкомысленной гавайки, в золочёной короне и с кровавым плащом за спиной он действительно внушал трепет. Персефону играла незнакомая мне золотоволосая дама, очень красивая, в просторной, но совершенно прозрачной хламиде… Эвридикой была Зоя. А Орфеем — кто бы вы думали?.. Ну конечно же, Махендра, теперь уже не тигр, а высокий и гибкий альбинос, с жгучими чёрными глазами, бровями и тонкой фигурной бородкой.

Мы с Алексом исполняли роли рядовых чертей, слуг Аида — ему, кстати, костюм дьявола чертовски шел. Номер наш был сразу после антракта, а до этого мы могли беспрепятственно наслаждаться представлением из-за кулис…

Честно говоря, такого я не ожидал. Современная цирковая культура — акробатика, эквилибристика, даже фокусы — ушли далеко вперёд с тех пор, как я смотрел представления в детстве.

К тому же, «Вертеп Демидова» был не совсем обычным цирком…

В роли фокусника здесь был настоящий маг — Силантий Евграфович Кио. В помощниках у него ходил тот самый маленький мальчик, которого я видел вчера на арене — Боже! Казалось, с тех пор прошло не меньше недели…

Секундра Дасс оказался гигантским удавом — оборотнем. В образе змея он очень эффектно обвивал кольцами трон Аида — прямо мурашки по коже.

Воздушные гимнасты казались нормальными ребятами, без заскоков, но как они летали под куполом цирка! Каждый раз у меня захватывало дух.

— Почему нельзя поставить страховку? — спросил я шепотом у Алекса.

Он усмехнулся — в гриме шеф напоминал Мефистофеля — и похлопал меня по плечу.

— Если на репетиции будет страховка, артисты расслабятся, и им будет сложно выступать на публике. На генеральной репетиции всё должно быть по-настоящему.

— Но почему нельзя натянуть сетку и во время выступления?

— Нынче публика уже не та, что во времена твоего детства, мон шер ами. Или, если уж на то пошло, и моего тоже. Она жаждет подлинных чувств. Восторг, ужас — цирком правят эмоции. И им подвержены все — публика, а самое главное — сами артисты. Кураж, бравада — они просто жить не могут без этого. Но самое главное в цирке — страх.

— Но чего бояться артистам цирка?

— Видишь ли, мы не похожи на обычных артистов — таких, которые выступают в театрах и мюзиклах, — бесшумно подъехал в своём кресле директор. — Посмотри на них, — он кивнул на арену, где десяток девушек в прозрачных костюмах нимф, подруг Эвридики, исполняли зажигательный танец. — В обычном театре с возрастом актёры приобретают вес и уважение. С годами они только ОТТАЧИВАЮТ мастерство. Но если ваша профессия — полёты под куполом цирка, головокружительные трюки и акробатические номера — время наступает на пятки каждый день. Время — это враг. Признаки надвигающегося возраста могут проявится внезапно. И вместе с ними придёт неуверенность. Страх, что сегодняшнее выступление может стать последним ИДЕАЛЬНЫМ выступлением. С возрастом приходит немощь, суставы перестают гнуться, силы заканчиваются, и артист выходит в тираж… Что ему остаётся? Идти в униформисты, в буфетчики, в уборщики звериных клеток… В администрацию, — директор бросил короткий взгляд на свои, прикрытые пледом ноги. — Но ведь это уже не жизнь.