— Чесночную бомбу наверняка принёс дрон, — уловив мои мысли, изрёк шеф. — Много их нынче развелось, дроновладельцев.

— Да знаю я, — выдохнув дым, я щелчком отправил окурок в урну. — Просто достало всё.

— Так и хочется зарезать кого-нибудь? — посочувствовал шеф.

— А потом цветочков на могилку отнести… — мечтательно добавил я.

— Может, нам тоже в отпуск махнуть?

Я вскинул полные надежды глаза на шефа. Мысль об отпуске показалась мне свежей, как слеза девственницы. Так и чудилось: жаркое южное солнце, плеск волн, горячие, исходящие соком шашлыки, а над ними — горбатые смуглые носы с чёрной щёткой усов. И кепки. Здоровенные, как аэродромы и клетчатые, как шотландский тартан…

В отпуск я ездил только в детстве, с родителями. Смутно припоминался длинный Ялтинский пляж, яркие зонтики продавцов хачапури и мороженого, а в волнах у берега — дохлый дельфин.

— Не знаю, шеф, — я поёжился. — Купаться-то уже холодно…

— А кто говорит про купание? Ты такое слово — рыбалка, знаешь? А сходить по грибы? Сопливенькие крепенькие маслята. И боровички. С маслицем, под водочку… А уха? Тройная, а?

У меня засосало под ложечкой, а перед глазами замаячила очередная чашка тёплой свиной крови.

— Не, шеф, спасибо. Я лучше здесь. Что может быть лучше Питерской осени?

— Да всё, что угодно, — Алекс горячился. — Всё, что угодно может быть лучше затяжной, промозглой, туманной, сырой и дождливой Питерской осени. И ты не забывай, кадет: святая вода, чесночные бомбы — это только затравка. Настоящего пороху ты ещё не нюхал. Пока что колдуны посылают учеников — прощупать плацдарм, очертить, так сказать, границы невозможного. А вот когда в бой пойдут старички… Ты, кстати сказать, тренировался? Боевая магия сама себя не освоит.

Переключение темы с отпуска на учёбу мне не понравилось.

— Да пытался я, шеф. Честно пытался. Не получается. Не поэт я. Талантом не вышел.

— Умом ты не вышел, мон шер, а не талантом, — мягко пожурил шеф. — Видно, когда Господь раздавал мозги, ты стоял в другой очереди.

— Вот только не надо тырить афоризмы у классиков, — запальчиво возразил я.

— А почему нет, если подходит по случаю? Свои-то мне сочинять нельзя…

Я сдулся. Опустился на ступеньку, потёр ладонями щёки… Кожа казалась чужой и холодной.

— Ну не умею я стихи писать, — вышло неуверенно и жалобно, но мне уже было всё равно. — По сравнению с вами — графоманство, помноженное на неграмотность.

— Эк ты хватил, мон шер, — фыркнул Алекс и тоже сел на ступеньку. — Со мной. Сокол кречету не товарищ.

— Не только с вами, шеф. С кем угодно. Лучше я драться буду. Или ещё что…

— Да пойми ты, чудак-человек. Сила у тебя УЖЕ есть. И надо учиться ею владеть. Я знаю только один способ. Хочешь учиться по-другому — значит, нам с тобой не по пути.

Я выпучился на шефа в чрезвычайном удивлении. Мысль о том, что мы можем расстаться, даже не приходила мне в голову.

— Не пучься. Есть, конечно есть и другие способы овладеть силой. Но это — не ко мне, понимаешь? Вот, например, спецбаза под Соловцом. Попросишь майора Котова, он составит протекцию…

— Я буду учиться только у вас.

После небольшой паузы Алекс кивнул.

— Тогда перестань выпендриваться, кадет, и принимайся за учёбу. Количество рано или поздно перейдёт в качество, а пока…

— Молиться, чтобы меня не убили?

— Ехать в отпуск, мон шер, ехать в отпуск. Собирайся. Агентство закрывается за недостатком сотрудников.

— А Антигона?

— Неужели ты бросишь бедную девочку одну, наедине с ордами ошалевших клиентов, жаждущих экскурсий по музеям и ночных прогулок на пароходах?

— Вы правы. Не стоит столь жестоко поступать с наивными туристами. Значит, едем втроём? А куда?..

— Есть пара идей.

И шеф умчался в дом. Видимо, заказывать билеты и выбирать туры. А я остался на крылечке. Смотрел в хмурое питерское небушко и гадал: где бы раздобыть плавки…

…Ладога? — спрашивал я на следующий день, стоя возле гаража. Чувствовал я себя дурак-дураком.

Вчерашний день был потрачен, как мне казалось, с толком: купил через интернет маску с трубкой, хорошие ласты, несколько пар плавок, купальное полотенце, солнечные очки…

А нужно было: спрей от комаров, удочки, брезентовую ветровку и резиновые сапоги. Кстати, хороший вопрос: а что будет, если меня покусают комары?.. Они тоже станут стригоями? Или просто передохнут…

Я только сейчас заметил, что Алекс с Антигоной выглядят как-то не так. Алекс щеголял камуфляжной курткой и охотничьей кепкой, Антигона — громадным, не по росту, рюкзаком на карбоновой раме… На их фоне моя гавайка в яркие маки и шорты смотрелись дико, и я бы даже сказал, неэтично.

— Не ссы, я тебе тоже всё купила, — упихивая в багажник Хама объёмистый рюкзак, утешила Антигона. — Шеф так и сказал, что ты не врубишься.

— Ну прямо родная мамочка, — буркнул я.

— А кому щас легко? — философски вздохнула девчонка и пошла к водительскому месту.

Была она маленькая, мне по грудь, тощая, что твоя жердь, с веснушками, покрывающими всю площадь детского, почти не сформировавшегося тела.

Нет, целиком я его не видел. В смысле — Антигонино тело… Просто все, доступные для обозрения места, были у неё конопатыми.

Её конопушки не были похожи на благородную золотую россыпь, покрывающую молочную кожу Мириам. Антигона была словно обрызгана из краскопульта, щедро, с размахом. Мне очень нравилось.

Алекс устроился сзади, на широком, как диван, сиденье. Подложив под голову свёрнутую ветровку, он прикрыл глаза, и пробормотав: — Разбудите, когда будем на месте… — захрапел.

— Куда едем-то? — спросил я, устраиваясь рядом.

В багажнике Хама я заметил несколько футляров из жесткой кордуры, и теперь гадал, что там: удочки, или ружья.

— На дальний край Ладожского озера, — охотно пояснила Антигона. За рулём Хама она смотрелась почти комично: мелкая козявка на широком сиденье, и чтобы смотреть на дорогу, ей приходилось вытягивать шею. — Там у нас дачка.

— Дачка?

— Имение покойного батюшки Александра Сергеевича. Деревня в полтораста душ и господский терем.

— Так господин Голем ещё и рабовладелец?

— Но-но, — Антигона ловко закурила одной рукой и выпустила дым в окошко. — Крепостное право у нас давно отменили. А люди там живут особенные — те, кому в городах и современных коттеджных посёлках не нравится. Впрочем, сам увидишь.

Вопреки давней моей нелюбви спать в автомобилях, я уснул. Причём так крепко, как давно уже не спал.

Наверное, сказывалось само ощущение дороги, перемены места — в городе я привык, что нападения можно ожидать в любой миг, хоть бы и в собственной постели. Почему-то казалось, что сейчас, в данный момент, никто не знает, где мы.

Чувство было приятным. Почти как в детстве, когда я, играя в «крепость», прятался под столом в гостиной, скрывшись ото всех за широкой бахромой бархатной скатерти…

Проснувшись увидел, что дорога стала совсем узкой, а по краям её, как безмолвные часовые, выстроились синие ели. Свет заходящего солнца мелькал сквозь ветки, расчерчивая серый от старости асфальт на белые и чёрные полосы.

— Не устала? — спросил я Антигону. По пустой дороге девчонка гнала под сто двадцать, на пределе Хамовых мощностей.

— Почти добрались, — откликнулась она. — Не парься, всё путём. Я привыкла.

Опустив стекло, я вдохнул холодного воздуху. В хвойных лесах совершенно особенный воздух. Пахнет он сыростью, но не гнилой, болотной, а свежей, родниковой. Хвоей пахнет, поздней земляникой, коричневыми шляпками боровиков и смородиновым листом.

А ещё волчьей шерстью и мускусом.

Волосы на загривке поднялись дыбом. Слишком хорошо я помнил этот запах, терпкий, агрессивный, по-своему, притягательный.

Мнились в нём быстрые тени с острыми зубами, безумный, до полного изнеможения, бег, и конечно же, кровь — куда ж без неё?

Прикрыв глаза, я представил, как зубы входят в мягкую плоть, как на язык попадают первые тёплые капли…