— Холодно что-то, — глядя старосте вслед, я обнял рэпера за плечи. — И правда надо в баню сходить.

ЭПИЛОГ

Терем был сплошь облит соляркой. Когда мы, в ведьминском угаре, спешили на праздник, запах, конечно, почуяли, но значения не придали.

А солярой шибало метров за десять. Чумарь брезгливо зажал нос, Алекс стоял молча и грустно, словно бы прощался. Вокруг крыльца расплылись безобразные чёрные пятна, над ними курилась мутная хмарь.

— Фу, — Антигона прикрыла нос ладошкой. — Здесь теперь жить нельзя.

— Вот и закончился наш отпуск, — подвёл итог шеф. А потом строго посмотрел на девчонку.

— Звезда моя! А где наш транспорт?

— Ну… — Антигона закатила глаза и сделала вид, что вопрос её не касается.

— Я вас до Питера подброшу, — помирил их Владимир. Его «Чайка» стояла неподалёку, совершенно невредимая.

И тут все посмотрели на меня…

Ну да. Видок — краше в гроб кладут. Майка, куртка, даже джинсы были залиты кровью чародея. Моей — пока Рогач ковырялся в груди — тоже было достаточно. Лица своего я не видел, но чувствовал, что зубы до сих пор не пришли в норму, и выпирают изо рта безобразными клыками.

— Вы езжайте, — успокоил Владимира шеф. — А мы тут ещё приберёмся маленько.

— Дядя Вова! — страшным шепотом закричал Чумарь. — А как же ваш молот? Неужели ведьмам бросите?..

— Молот? — Владимир будто бы удивился, а затем вытянул руку и раскрыл ладонь.

Ничего не произошло.

— Щас, — успокоил московский дознаватель. — Далёконько унести успели…

Издалека раздался свист, грохот и прямо сквозь овин, проломив изрядную дыру, пронеслось нечто массивное. Владимир сжал руку и крутанул за рукоять свою любимую игрушку.

— Володенька, — обиженно-шутливым тоном вопросил Алекс. — А чего же ты раньше такой фокус не проделывал?

— Всё тебе расскажи, — смущенно пожал плечами поэт. — Не умел — вот и не проделывал.

Я посмотрел на шефа.

— А как быть с вашим револьвером?

Алекс усмехнулся.

— У нас дома, если ты помнишь, этого добра — хоть магазин открывай.

— То есть, ваш револьвер — никакой не волшебный?

— Отчего ж. Как на спусковой крючок жму, и пуля в цель летит — это ли не волшебство? Была бы рука тверда, да глаз верен. А вот княжеского подарка действительно жалко.

Я лишь вздохнул. Была у меня одна идея…Если жемчужины исполняют желания, может, и моё заветное исполнили бы?.. Не судьба, видать.

— Можно вопрос, шеф? — эта мысль мне не давала покоя довольно давно, почти с тех пор, как мы приехали в Ненарадовку. Алекс милостиво кивнул, и я спросил: — Мы ведь не случайно здесь оказались, ведь так? Отпуск в деревне, на краю древнего озера, в то самое время, как затеялись такие дела… Откуда вы узнали, что тут будет неладно?

— Откуда-откуда, — пробурчал шеф. — Работа у меня такая. Доволен?

— На то он и дознаватель класса «Архангел», чтобы знать, где творится злой умысел, — усмехнулся Котов.

— Ничего, кадет, ты тоже научишься, — утешил шеф. — Всегда быть на своём месте — это искусство, а не волшебство.

А в баню мы всё же сходили: староста Мефодий Кириллович натопил.

Владимир с Чумарём укатили, а мы втроём — Алекс, я и Котов — знатно похлестали друг друга вениками.

Майор рассказал, что отправил его на Большую землю отец Онуфрий: прилетев, весь в мыле, в скит, он в двух словах поведал, что нас опоили, отравили, и плясать заставили — и вытолкал майора к нам на помощь.

Прагматичный разум Котова и мысли не допускал о волшебстве. Для него все люди делились на преступников и потерпевших… И когда он увидел, что какой-то преступник, явно с дурными намерениями, шурует в моей груди руками немытыми — принял решение открыть огонь.

— Только пули его бы не свалили, — авторитетно заявил Алекс. — Тут коллективное творчество сработало: и заговоренный ритуальный серп, вовремя воткнутый в чародея Антигоной, и твоё, мон шер, смертное проклятие.

Мы с этим уже сталкивались: смертное проклятье мага или ведьмы, произнесённое в последний миг перед смертью, имеет какую-то совсем уж чудовищную силу…

В полной мере я этого ещё не осознал, но ясно одно: учиться таки придётся. Разбирать тайнопись старинных инкунабул, изучать фигуры из пальцев… Тьфу ты, Господи, мудры. Но может, это и к лучшему.

По крайней мере, я теперь понимаю, кто я такой, и в принципе, согласен со своим местом в мире. Главное, место это не потерять.

После бани сидели молча в старостиной горнице, пили чай с мёдом и грызли сушки: больше ничего съестного во всём селе не отыскалось. Три дня люди в ведьминых кругах хороводы водили: ни приготовить, ни пожрать ни у кого времени не нашлось… Теперь всем селом отсыпались. Только храп над крышами стоял.

Антигона так и не призналась, как она попала к ведьмам. Но это ничего. Придёт время — расскажет. А если даже и нет — не страшно. Кто старое помянет — тому глаз вон.

А вот терем Алекс и вправду решил спалить. От солярки брёвна всё равно не отмоешь, а так можно будет современный коттедж отгрохать, со всеми удобствами.

Девчонки будут рады!..

Как это часто бывает, всё началось со смерти.

Лицо трупа было покрыто толстым слоем белил, на которых ярко, как кровь на снегу, выделялись красный нос, огромные, растянутые в улыбке губы и нарисованная на щеке слеза. Рыжая щетка волос топорщилась над ушами, оставляя открытыми лоб и гладкую, как яйцо, макушку. Одеяние состояло из просторного белого балахона с пышным жабо вокруг шеи, и громадных растоптанных ботинок.

— Скажи пожалуйста, друг мой, почему ты не сообщил в полицию? — спросил Алекс, разглядывая фотографию в смартфоне.

— Я не хотел беспокоить раньше времени артистов, — ответил гость.

— У вас на руках труп, и вы всё ещё думаете, что вызов полиции — это преждевременно?

Я смотрел на фото, стоя за спиной шефа и глядя через его плечо.

Гость сидел напротив, в инвалидном кресле, придвинутом к столу в кабинете Алекса.

Надо сказать, что в своём любимом логове шеф принимал далеко не всякого клиента. Большинство довольствовалось жестким стулом в офисе. Некоторые — чашкой кофе на кухне. И лишь немногие, можно сказать, избранные удостаивались чести быть принятыми в святая святых нашего агентства — в кабинете шефа.

— Видите ли, присутствие сыщиков в данный момент крайне нежелательно.

Гость отвечал вежливо и терпеливо, никак не показывая, что мой вопрос ему неприятен.

Ухоженный, благородно седой, с коротко стриженными волосами и аккуратной «мефистофельской» бородкой. В дорогом костюме. Галстук заколот изумрудной булавкой, на левой руке — «Вашерон Константин» в варианте из белого золота, на среднем пальце правой руки — перстень с печаткой. Печатку я не разглядел. Ботинки в тон костюму, начищены до блеска.

Даже сидя в инвалидном кресле, гость не производил впечатления калеки.

С самого детства люди, обделённые физически, вызывали у меня подспудную, неосознанную жалость. Но не сегодняшний гость.

— Ефим, поясни, пожалуйста, подробней, — попросил Алекс.

Вернув смартфон гостю, он откинулся на спинку кресла, играя старинным пером — настоящим, кстати. Таким, которое нужно макать в чернила, чтобы писать.

— У нас новая программа, — не стал чиниться гость. — Очень скоро премьера, труппа и так на взводе. Если в цирке начнёт шуровать полиция, остатки самообладания пойдут насмарку, а это, как ты знаешь, может окончиться весьма фатально.

Гость бросил короткий взгляд на свои неподвижные ноги, Алекс многозначительно кивнул.

Они давно знают друг друга, — рассматривая гостя, я принялся делать выводы. Проговаривать про себя то, что приходило на ум — ведь специально просвещать меня никто не собирался…

Метод обучения Алекса прост: бросай щенка в прорубь и жди. Конечно же, утонуть он не позволит, но выкарабкаться щенок должен сам. Во всяком случае, процентов на пятьдесят пять я уверен, что не позволит. Уж на двадцать — точно. Я же до сих пор жив… Ну, условно. Если считать жизнью существование в виде нежити.