Дверь закрывается.

* * *

Мне кажется, я сплю целую вечность. Что-то снится, может, даже видения, похожие на те, что случались на Расцветающей, но после пробуждения в голове ничего не остается. Единственное, что я ощущаю, сев на измятой постели, это потерянность. Нет, даже не потерянность, а потерю. Будто меня лишили чего-то жизненно важного, оставили без одежды среди толпы, отняли зрение или слух. Рука сама собой пытается нащупать что-то за спиной, но натыкается лишь на плоский хирургический каркас. Горб! Горба больше нет.

Я встряхиваю головой, стараясь избавиться от странного ощущения, которое не должно меня угнетать. Но оно не желает исчезать и тогда мне остается лишь смириться – когда-нибудь пройдет само. Должно пройти!

После завтрака меня допрашивают сразу трое и на этот раз Хэлга нет рядом. Один менсо задает вопросы и, следуя за моим рассказом, делает пометки в бумагах, другой то и дело вскакивает, начинает ходить по комнате из угла в угол, и лишь третий невозмутимо слушает – кажется, даже не моргая.

– Давайте пройдемся еще раз. Значит, вы пришли к выводу, что эйнеры разделены на две касты?

– Да. Во время восстания это подтвердилось. Мы взорвали хаб, с помощью которого управлялась как минимум половина всех эйнеров на планете, после этого они не могли больше оказывать сопротивление. Просто свалились на землю. Все до единого.

– А вторая половина?

Я сжимаю кулаки.

– Честно говоря, мы думали, что это не половина. Что вторая каста слишком малочисленна, чтобы… Но их оказалось много и мы не справились.

– Понятно. А хаб, значит, нашли самостоятельно? Ориентируясь по своим… э-э… чувствам. Ощущениям.

– Не верите?

В ответ лишь молчание.

– Андрей говорил, что это не единственный случай. Людям, в силу каких-то природных причин, легче установить взаимосвязь с эйнерами. А у меня, к тому же, импланты и опыт прямого сопряжения с хозяином.

– И вы слышали в голове чьи-то имена?

– Не имена, а названия. Мы думали над ними и пришли к выводу, что Некрополь – родная планета эйнеров, склепники – та каста, которая управляется через хаб, а бионики – самостоятельные эйнеры, не нуждающиеся в дистанционном управлении.

– И есть еще какой-то альфа-бионик?

– Да, о нем проговорились сами эйнеры, когда… когда собирались пытать меня.

– Очень любопытно! А еще какой-то информации об этом главном у вас нет? Честно говоря, почти все, что вы рассказали, мы уже выяснили самостоятельно. Разве что без названий. Но вот про альфа-бионика даже не догадывались. А это, судя по всему, важное звено!

Я пожимаю плечами.

– Думаю, что имелся в виду не вообще самый главный, а главный именно на нашей планете. Потому что они собирались ему показать меня, но не говорили, что для этого придется лететь на другую планету.

– То есть на каждой планете должен быть свой альфа?

– Думаю, да.

– И что же он делает? Что входит в его обязанности? Как он влияет на других биоников?

Снова пожимаю плечами.

– Я не знаю. Но раз он есть, то зачем-то нужен. Так ведь?

Тот, что все это время пялится на меня не отрываясь, многозначительно переглядывается с другим, вскакивающим со стула и измеряющим шагами комнату.

– А вы, – начинает он хриплым голосом, – могли бы найти хаб у нас, на Саленосе? И, чем черт не шутит, может даже альфа-бионика?

Теперь все трое смотрят на меня с таким пристальным вниманием, что становится неуютно.

– Я… – замолкаю, опустив взгляд в пол. На этот раз ставки гораздо выше, цена ошибки может быть ужасающей! Сколько нас на Саленосе? Менсо, людей? Если эти трое просят о таком, значит, у них есть силы освободить всех? – Я постараюсь. Очень постараюсь!

* * *

Мы летим на небольшом, пятиместном флайере. Напротив меня сидит Хэлг: я сказала, что без него ничего делать не стану. Мы ведь договорились держаться вместе. Да и не хотела я, чтобы мужика запихали в какое-то гребанное убежище.

Удивляюсь, что у подпольщиков есть возможность пользоваться транспортом, но тот, с хриплым голосом – он сидит рядом – объясняет, что поселения на Саленосе слишком большие, чтобы эйнеры могли полностью их контролировать. Во многом жизнь здесь не изменилась, продолжает идти своим чередом, почти как до войны.

Хриплоголосого зовут Северский. Странное имя, но он ведь менсо, черт их знает, какие там традиции. Все так его зовут – просто Северский. Он говорит, что знаком с Андреем еще с Земли. Их Земли, менсианской.

– Я на несколько лет старше, но выросли мы вместе, в одном маленьком городке, Вельске. Это на севере России. Впрочем, что я тебе… Ты и не слыхала о наших странах, наверное.

– Вы знаете, что с вашей планетой?

Он кивает.

– Связь есть. Наша сеть работает, эйнеры не могут ее заглушить. И Земля еще сражается. Осаждена, но сражается. Вместе с солнечной осталось шесть систем, которые не захвачены.

– А сколько миров вы колонизировали до войны?

– Сорок три, если память не изменяет. Да, у вас больше, почти в два раза, но… Ты уж прости, скажу тебе сразу и откровенно – они захватили все ваши планеты. И вашу Землю тоже.

Никогда не искала в себе патриотизма, не обращала внимания на проблемы своей цивилизации, но сейчас мне почему-то обидно. Обидно до зубовного скрежета. Я смотрю в окно, на гигантские башни менсо, вспоминая большие города нашей Земли, которые видела только на картинках – Керлунг, Давеасфер, Кридель… Что с ними сейчас?

Город Саленоса не производит впечатление оккупированной территории. Плотное воздушное движение, бесчисленные огни светящихся окон, блеск рекламы и ярких, разноцветных голограмм. Город пульсирует жизнью, ни на секунду не дает усомниться, что сохранил свою силу.

Северской перехватывает мой взгляд.

– Это лишь видимость, – он поглаживает гладко выбритые щеки, – Саленос – образец нового эйнерского мироустройства. Каждый день приходит несколько кораблей, трюмы которых забиты вашими людьми – акци. И хотя здесь вы существа второго сорта, но только после самих эйнеров. У вас есть некоторая степень свободы. А менсо, как плохо совместимых, медленно выдавливают из всех сфер жизни. У нас забирают эту планету и отдают ее вам, но только при условии, что вы будете покорны эйнерам. И многие акци уже приняли такой расклад. В общем, сама понимаешь, что сейчас творится. Думаю, скоро нас заставят носить какие-нибудь знаки отличия.

В душе у меня бушуют противоречивые чувства: ненависть к эйнерам отступает на второй план перед разочарованием собственным народом. Как такое может быть? Ведь мы тоже свободолюбивая раса! Так почему смирились?!

– Уничтожить один только хаб – неправильная стратегия, – спокойно продолжает рассуждать Северский, – Мы еще не знаем, что случится, если устранить главного на Саленосе бионика, но я чувствую, что именно это правильный путь. Ну и хаб, конечно, тоже того...

Он задумывается на несколько минут, потом поворачивается ко мне, поднимает указательный палец.

– И мы должны не просто устранить альфа-бионика. Нам надо его захватить!

Флайер вываливается из общего потока, начинает снижение. Мы идем прямо на одну из башен, на уровне пятидесятого или шестидесятого этажа. Когда до здания остается совсем немного и я невольно сжимаю руками подлокотники кресла, замечаю, что одно из больших окон исчезает, открывая доступ внутрь. Машина снижает скорость, плавно ныряет в гаражное помещение. Открываются дверцы.

– Думаю, для подготовки нам понадобится несколько месяцев. На это время здесь будет ваша… – Северский с сомнением глядит на Хэлга, – ваша с ним резиденция. В катакомбах безопаснее, но для дела придется постоянно находиться в центре. И потом – в безопасности именно этого здания можно не сомневаться, наши люди держат его под постоянным контролем, чужих здесь не бывает.

Дверь из воздушного гаража ведет прямо в квартиру. Северский оставляет водителя с машиной, сам провожает нас в апартаменты.