Два мутанта ощущали то, что ему недоступно, они следовали своей, нечеловеческой логике. Они чувствовали друг друга. Поэтому Кирилл не мог соперничать с тем, кого Даша считала себе подобным. И поэтому он твердо решил, что расквитается с ним при первой же возможности.

Жилявый и Меткач ушли вперед, они должны перехватить тех, кто попытается спастись, убегая по тоннелю в их сторону. Вайсман и Крил остались на месте – они будут караулить со своего краю. Но что-то подсказывало парню, что никто из коридора не выйдет, не сможет даже попытаться спастись. Потому что он уже видел Конопатую – тогда, всю в чужой крови, шипящую от злости, уничтожившую дюжину глупцов. А теперь мутантов двое. Нет, никто не выйдет из коридора.

Дашка остановилась в нескольких шагах от вырубленного в стене проема, на стенах которого действительно играли блики факелов, а изнутри доносились голоса. Она стала снимать одежду, глядя на то, как рядом раздевается Говорящий.

И вот они уже обнаженные. Входят в коридор. Он идет первым, но Конопатая легко его обгоняет, опускается на все четыре конечности, потому что ей так удобнее, ведь она не человек. Розовая кожа почернела, руки вытянулись и вместо ногтей у нее теперь когти. Запахи, звуки, сумрак подземелья – все видится и ощущается не так, как минуту назад. Острее, громче, ярче.

Воздух с шумом выходит из раздувающихся ноздрей. Сначала дыхание частое, но чем ближе она ко входу в помещение, тем медленнее дышит, словно предстоящее дело ее успокаивает. Замедляется и сердцебиение.

Впереди пульсируют жизнью семь душ. Трое слева, четверо справа. На этих четверых уже нацелился Говорящий – она чувствует, понимает, что именно он собирается делать. “Ну и леший с тобой, забирай! Хватит мне и троих”.

Кажется, их замечают еще до того, как они проникают в каменный мешок. Пульсирующие жизнью вскакивают и Дашка сразу понимает, что с ними что-то не так. Неправильно она их чувствует, не так, как оставшихся позади Крила, Вайсмана или охотников. Не так…

На нее бросаются двое и это не люди. Говорящему еще хуже – на него кинулись четверо. Она никогда не видела такой быстрой трансформации! Только что были человеческие тела, чувствовались совсем по-человечески, и вот через секунду они превращаются в таких же черных мутантов, как она сама.

Ее полоснули по ребрам когтями, но Конопатая успевает отпрыгнуть, обмануть обоих. Сбивает того, что ближе, с ног. Они крупнее ее, сильнее, но не такие сообразительные и ловкие. Когда их создали? Гораздо позже того, как она впервые вынуждена была защищать свою жизнь от зубов и когтей.

Тот, что упал, уже не встанет: она пустила в ход клыки, как только увидела его горло. Второй отступает, но лишь для того, чтобы зайти с другой стороны и броситься на нее снова. Они сплетаются в клубок, с визгом и рычанием катаются по полу.

В какой-то момент Дашке кажется, что он дожмет ее. Придавит своей тушей, сожмет челюсти… И она отпускает на волю все звериное, что в ней есть. Знает, что потом не сможет вспомнить, что делала, откуда на ее теле раны, как она расправилась с врагом. В памяти останутся обрывки жутких видений, картинки, затуманенные нечеловеческой яростью. Если, конечно, она останется жива.

Нападает, отбивается, снова и снова идет вперед, не считаясь с усталостью и численным превосходством врага. Но вот, кажется, и численного превосходства уже нет. Заставляет себя разомкнуть острые зубы – это был последний. Его тело безвольным мешком валится на пол и Конопатая падает рядом, теряя сознание.

Она недолго была за пределами этого мира, злая реальность вернула ее обратно. В родное, уже ставшее человеческим, тело. Голая, израненная девчонка закашлялась, попыталась встать, опираясь на руки, но они предательски дрожали, а весь пол был так сильно залит влажным и липким, что в него трудно было упереться.

Все-таки поднялась. Огляделась. “Где Говорящий?” Вокруг нее только мертвые мутанты и… Один человек. Живой. Он в страхе вжимался в угол комнаты, глаза его были выпучены от ужаса. “Правильно. Из тех троих, что были передо мной, напали двое. Один так и проторчал все это время в углу. Пусть постоит еще немного. Теперь-то никуда не денется!”

Пересчитала лежащие на полу тела. Семеро. Снова посмотрела на человека. Нет, она не могла ошибиться! Когда они с Говорящим вошли, их столько и было, вместе с тем, побелевшим от страха. Сейчас он стоит в сторонке, а на полу все равно семеро. Она догадывалась – почему. Но не готова была к тому, что ей от этого станет больно.

Она вытащила мутанта в тоннель за передние, когтистые лапы. Села рядом с ним на пол. Тут же подскочил Кирюха, попытался прикрыть ее наготу, но увидел раны и отбросил одежду. Не это главное! Нашел среди вещей аптечку, разорвал зубами упаковку с заживляющей лентой.

– Что ж ты… Как же так… Ведь говорил – не ходи, не надо! Ах, солнце ты мое… Зачем-то еще тварь эту выволокла.

– Это Говорящий. Он мертв.

Она посмотрела на Жилявого и Меткача.

– Там, внутри, человек. Думаю, это его вина.

– В чем? – спросил большелодочник.

– Долго перечислять. Скажем – и в смерти Барсика тоже.

Место, где собрались отряды из разных гнезд, словно кричало о себе: “Мы здесь! Нас много! Идем на Южный базар!”

– Мда… – сухо заметила Властительница. Она знала, что так и будет. Что до ее прихода никто не возьмет на себя ответственность раздавать общие для всех дружин приказы, думать о скрытности и осторожности. Каждый вел себя так, как считал нужным, а все вместе – как шумное стадо.

Отправила людей, чтобы доложили командирам – она пришла, пусть собираются у ее костра. Приказала Прыткому позвать кого-нибудь, кто бывал раньше на базаре, знает, что там и где… Маша опустила голову, зажмурилась на мгновение. С самого утра она чувствовала недомогание, но каждый раз, когда, казалось, нужно лечь на снег, закрытый еловыми ветками, накинуть сверху шубу и погрузиться в безбрежный океан жалости к самой себе, она сжимала зубы и делала то, что считала нужным. “Потом будет время отдохнуть. Но не сейчас. Если дать слабину, упустить какую-то мелочь, то никакого “потом” может и не наступить”.

Выпрямилась, вдохнула холодный, пахнущий сыростью воздух – со вчерашнего дня началась оттепель и с деревьев капало, твердый наст под ногами превращался в хрупкую ледяную корочку.

– Это Хмельной, – послышался голос Прыткого, – он часто ходил на юг по торговым делам.

Маша обернулась, глянула на бородатого мужичка с будто выцветшими, но все еще веселыми глазами.

– И сейчас, что ли, принял?

– Да что ты, Властительница! Такие дела вокруг… Я ж понимаю… Оно ведь… А надо, чтоб…

Отмахнулась, заставив его молчать. Вынула из кармана смарт, активировала, раздраженно дернув краешком рта, когда заметила, что заряда едва ли хватит до конца дня.

– Смотри, – показала экран Хмельному. – Понимаешь?

Видно было, что мужичок впервые смотрит на такую штуковину. Изучал он ее во все широко раскрытые глаза, не мог оторваться.

– Я спрашиваю – понимаешь, что тут нарисовано?

Спохватился, промямлил что-то невнятное. Маша сделала вывод – не понимает.

– Представь, что ты птица, летишь высоко над Южным базаром. Ну?

Он быстро закивал.

– Это дома, тут – видишь линию? – стена, окружающая город. В центре площадь. Соображаешь теперь?

– Да, Пришедшая Властительница.

– Кто в городе охраной заведует? Знаешь?

Хмельной кивнул.

– Дядька хваткий, за чужаками следит, хоть и не препятствует торговым делам.

– Где он живет? Дом его видел на базаре? Показывай!

Бородатый водил пальцем по экрану, из-за чего картинка дергалась.

– Не трогай ручищами-то, – ругнулась Маша.

Указал, наконец, на прямоугольную крышу, при увеличении оказавшуюся плоской площадкой, зажатой между трубами.

– Здесь, должно быть.

– Должно быть или здесь?

– Здесь. Его это дом, точно.

Были у нее к торговцу и другие вопросы, но Прыткий уже подавал знаки, кивая в сторону костра – “собираются”.