Нас вывели к заднему входу особняка и быстро провели к броневику ЦСБ, уже ждавшему с заведенным двигателем. Бойцы в масках открыли нам двери, и на каждого участника стычки надели блокираторы, прежде чем приковать к лавкам внутри машины.

Капитан захлопнул за нами створки и ударил пятерней по ним. Машина тут же сдвинулась с места. Броневик ходко понесся по внутренней территории особняка, свернул к служебным воротам, а оттуда покатил по Москве. Все движение отображалось у меня на карте столицы — «Оракул» отслеживал мои перемещения, а у нас даже телефоны отбирать не стали.

Сидящий с нами боец ЦСБ достал из аптечки пару шприцев и, не церемонясь, вкатил по дозе обезболивающего пострадавшим от моих рук бояричам. И пока те приходили в себя, никто не проронил ни звука.

Младший лейтенант сохранял полное спокойствие и сидел, откинувшись на стену. На меня он не смотрел, а вот со своих оппонентов взгляда не сводил. Я же был занят тем, что прокручивал запись разговора в коридоре, случившегося до моего появления.

Конечно, когда человек прослушает диалог Иващенко и бояричей, он легко убедится, что именно офицер бросил вызов. Это обычная практика для таких делишек — вывести человека из себя, чтобы, получив вызов, выбрать свое любимое оружие.

Однако «Оракул» все это время продолжал раскручивать ниточки, выявляя контакты Смольного в Москве. Поднимались все телефонные звонки, электронные письма, счета в заведениях, записи с камер отеля, где боярич остановился — своего жилья в столице у его рода не имелось. То же самое происходило и с Литвиновым.

Так что, когда мы приедем на место, у меня, скорее всего, уже будет ответ, почему эти два светских бойца вдруг решили расправиться с Ростиславом Владимировичем. Понятно, что они отрабатывали уже давно обкатанную программу, и ничего личного в этом деле не было. Но мне хотелось бы знать, кто выступил заказчиком.

Слишком Ростислав Владимирович блеклый офицер — никаких особых успехов, засекреченных параграфов в личном деле, особых отметок. Служит под Киевом, собирается жениться на местной боярышне. В обществе ведет себя спокойно и ровно со всеми. У Иващенко даже конфликты были непримечательные, а последний и вовсе случился еще на первом курсе училища.

Наконец, машина остановилась. Едущий с нами боец ЦСБ дождался, когда двери откроются, после чего освободил меня и младшего лейтенанта.

— На выход, господа, — кивнул он нам.

— Благодарю, — ответил я, спокойно выбираясь наружу.

Что я говорил про заброшенные здания? Мы оказались как раз в одном из таких. Вот только здесь был развернут полевой пункт Царской Службы Безопасности. Вокруг стояло оборудование, ходили по коридорам бойцы.

— Прошу за мной, — велел нам капитан, остановивший драку в коридоре особняка Соколовых.

Мы миновали длинный коридор и спустились в подвал с обустроенными камерами. В них ввели обоих бояричей, после чего опричник кивнул мне.

— Дмитрий Алексеевич, мне только что поступил приказ куратора. У нас нет допуска для ведения этого дела, так что внутрь войдете только вы, — сообщил он, и я заметил, как приподнял брови Иващенко.

Ну да, только мне и Невскому поручено решать вопросы о царских детях. И допускать к своему секрету всю ЦСБ государь не собирался. Так что ничего удивительного, что Емельян Сергеевич ограничил доступ к паре попытавшихся навредить одному из сыновей Михаила II.

— Содержание ваших разговоров будет запечатано и передано лично в руки куратору, — закончил мысль капитан.

Я кивнул, разминая руки.

— Как далеко я могу зайти? — уточнил я.

Капитан замер на мгновение, прислушиваясь к своему наушнику.

— За многочисленные преступления против благородных людей Русского царства и нарушение приказа государя Михаила II о запрете поединков без его личного разрешения оба боярича приговорены к казни, — ответил он, после чего склонил голову. — Удачи, княжич. Ростислав Владимирович, прошу следовать за мной для дачи свидетельских показаний.

Я усмехнулся, глядя, как совершенно шокированный младший лейтенант уходит по коридору. Что же, полагаю, у нас теперь точно найдется, о чем поговорить с моим биологическим братом.

Вздохнув, я вошел в камеру и закрыл за собой дверь.

— Я буду говорить откровенно, Никита Вячеславович, — садясь на жесткий складной стул, вздохнул я.

Смольный сидел на голом бетонном полу, его руки по-прежнему оставались скованными, а к стене крепилась короткая цепь, не позволяющая даже встать. Не самые, конечно, подходящие условия для содержания благородного человека. Однако раз Емельян Сергеевич уже подписал приказ, фактически Никита Вячеславович больше не боярич, а смертник.

На меня он смотрел, стараясь сохранить спокойствие, однако я прекрасно видел, что от случившегося Смольный еще не оправился и, кажется, пребывал в уверенности, что все сейчас кончится строгим внушением, после которого боярич вернется домой, как ни в чем ни бывало.

Пришлось его разочаровать.

— Ваше дело уже побывало на столе государя нашего, Михаила II, — продолжил я, складывая руки на коленях. — И он уже вынес свое решение о вашей казни за множественные нарушения законов Русского царства, в частности, о недопустимости проведения смертельных поединков без одобрения царя.

Говорил я спокойным, ровным голосом. Мне и волноваться-то причин не было.

Так или иначе, я выйду из этой камеры, зная нужные мне ответы. И даже если Смольный героически промолчит, я не стану марать об него руки — среди сотрудников ЦСБ и своих мастеров заплечных дел хватает. Если он не расскажет добровольно, его будут пытать подчиненные Емельяна Сергеевича. Одаренный или нет, но он все равно выложит все, что знает.

— Вы понимаете, что это значит, Никита Вячеславович? — задал я первый вопрос, равнодушно глядя на мужчину перед собой.

Боярич дернул щекой.

— Это все какой-то розыгрыш? — собравшись с духом, спросил он в ответ. — Я ни в каких поединках не участвовал!.. И сегодня тоже ничего не было. Да, признаю, мы повздорили с этим лейтенантом, но все было в пределах допустимого! Это вы, княжич, начали применять к нам силу. А теперь, подговорив коррумпированных сотрудников ЦСБ, пытаетесь повесить на меня какие-то свои прегрешения. Я русский боярич, у меня есть права, меня защищает закон…

Я покивал, слушая его речь, после чего достал телефон из кармана и, выбрав нужный файл, включил запись диалога, который случился в коридоре особняка Соколовых.

Нужно было видеть, как бледнеет и вытягивается лицо Смольного. Такого он, разумеется, не ожидал. Возможности «Оракула» так и остались секретом вне определенного круга лиц. И за это можно было бы похвалить Михаила II и его род Милославских. По крайней мере, с этой задачей они справились.

— Одной только этой записи хватает для вашей казни, Никита Вячеславович, — произнес я, когда диалог окончился, и убрал телефон в карман. — Но на самом деле у вас есть выбор: уйти, как подобает настоящему дворянину, или сдохнуть, как жалкому преступнику. Кроме того, от того, насколько вы будете помогать следствию, также зависит, будут ли применены какие-либо санкции к вашей семье.

В его глазах блеснул испуг, боярич облизнул губы. Но все еще держал себя в руках.

— Помимо этого, Никита Вячеславович, не забывайте о существовании своего подельника, — напомнил я, оставаясь все таким же спокойным. — После того, как я переговорю с вами, я намерен посетить Григория Юрьевича. И мне достоверно известно, что Литвинов хранил компромат на вас, Никита Вячеславович. На случай, если вы вздумаете его сдать опричникам.

Смольный на это никак не отреагировал, и я кивнул.

— Что ж, я даю вам минуту, чтобы принять решение, Никита Вячеславович. Вы были членом боярского рода Русского царства, и право на то, чтобы обдумать мое предложение, у вас действительно все еще имеется.

Включив на телефоне таймер, я повернул дисплей так, чтобы Смольный мог его видеть. Секунда шла за секундой, и чем дольше тянулось время, тем больше на лице боярича проступало понимание, что это, возможно, последняя минута его жизни.