Вот чем-то подобным и служил для Эйнера Рег-ата наречённый дядюшка Сварна. Он был рядом с самого его рождения. Матери не было — ушла, не пожелав растить ребёнка-мутанта, и «по бабьей дурости» (со слов того же Сварны) обвинив в «дурных генах» отца — а дядюшка был. И большинство из немногих приятных воспоминаний раннего детства связывались именно с ним: младенческие забавы вроде извечной «бурой козы», изображаемой при помощи пальцев, или катания на коленке, какие-то подарочки и угощения, даже сказки. Вернее, сказка. Была она одна-единственая в репертуаре цергарда Сварны, и повествовала о том, как два монаха учили вора праведной жизни, а на деле сами оказались ещё худшими ворами.

…В пять лет стало окончательно ясно, что уродец Рег-ат вовсе не собирается помирать, в отличие от десятков (тогда ещё на десятки вёлся счёт) себе подобных Вот тогда-то цергард Реган, дотоле старательно игнорировавший «нежизнеспособного» сына, взялся за него с рвением одержимого: никому не позволено позорить их старый и славный офицерский род! Хочешь жить — будь добр ему соответствовать. Любой ценой. Чего не дано от природы — бери выучкой. И не будь рядом друга Сварны, единственного человека на свете, имеющего хоть какое-то влияние на Регана Игин-ата фро Анге — пожалуй, угробил бы он всё-таки неудачного своего отпрыска. Даже не со зла, просто оттого что не знал меры. Будучи слишком крепок телом и духом, не понимал, где проходит грань возможного и запредельного для обычного человека. В отличие от Сварны, даже смолоду отнюдь не склонного к мышечным усилиям.

Годы шли. Маленький мутант, по общему мнению, превращался в чудовище. И для него стирались грани, и уже смешными казались охи и причитания недавнего заступника: одевайся теплее, будь осторожнее, под пули не лезь… Но приезжал на побывку — и при встрече смахивал слезу не отец родной, а дядюшка Сварна.

И когда он невольно приложил руку к убийству дорогого друга и соратника, направив, по наущению Азры, на заминированную дорогу, новый цергард и не подумал ставить ему это в вину. Вот если бы Реган вдруг убил Сварну — этого Эйнер отцу не простил бы. А так… по сути дела, несчастный случай. Он же не виноват.

Впрочем, цергарду Эйнеру прежде даже в мысли не приходило, что дядюшкой может случиться беда, при его-то расслабленном образе жизни под надёжной защитой стен и сводов Генштаба! До старости ему оставалось далеко. Болел давно, но болезни представлялись каким-то ненастоящими, вроде каприза. Что такое обывательски-мирная сердечная астма, когда вокруг бушуют болотная гангрена, крибская моровая язва, септический кровавый понос, да ещё и голод косит людей? Враги? Да, они были врагами друг другу — все девять Верховных. Но со времён «случайного» фугаса, убийства гспода-соратники больше совершали. А если бы и решились на новое — имелись другие, приоритетные кандидатуры. Тот же Эйнер, к примеру. Но уж никак не Сварна, даже близким окружением, в общем-то, недооцениваемый…

И вдруг его не стало. Неожиданно, как удар в спину. И поверить в это было невозможно. Огромная чёрная яма возникла в душе. Пустота, которую просто необходимо было заполнить хоть чем-то. И она заполнилась ненавистью. Но дать выход этой ненависти он не мог. Даже если бы знал — КТО. Всё равно не стал бы убивать, как бы ни хотелось. Другая задача стояла теперь пред ним, и отвлекаться от её решения он просто не имел права.

Но господа-соратники этого знать не могли. Он едва ли не физически ощущал их страх. Они смотрели на него с таким видом, будто ждали, что он и впрямь выхватит оружие из кобуры и начнёт расстреливать их прямо в зале Церемоний. Разве невиновные стали бы так бояться?… Сейчас он не может себе позволить, но придёт время, и он разыщет виновного, и свершится месть. А пока — пусть боятся!

— Кто?!

И тогда к нему подошёл цергард Азра. Встал почти вплотную, загораживая широкой спиной от метнувшихся за ним объективов, обнял за плечи, чуть встряхнул. Заговорил и голос его звучал как-то странно, будто со стороны — оказывается, ненависть и горе могут оглушить…

— … ты должен понять, — начало фразы осталось неуслышанным — НИКТО НЕ ВИНОВАТ в том, что случилось. Никто, слышишь! Проверяли уже — и ведомство Дронага, и мои люди лично, и люди Ворогу. Ну, хочешь, сам проверь! Давай отсрочим погребение, приведи своих экспертов…

Массивное до неприличия тело горой лежало на особом постаменте, укрытое по пояс траурным покрывалом. От него шёл острый химический запах. Лицо покойника было синюшным и неприятно-надменным, с оттопыренной нижней губой. Совсем чужое лицо. Чужие люди толпились вокруг, тянулись бесконечной вереницей, и зал гудел от их неумолчного плача. Наверное, горе из было неподдельным, и слёзы — искренними. Так уж повелось со времён тысячелетней Империи, что простые люди привыкли воспринимать кончину правителей, в коих едва ли не богов видели, как глубочайшее личное несчастье. Пожалуй, это был особый род массового психоза, неслучайно сопровождался он множеством болезненных проявлений: люди впадали в истерику, отказывались от еды, мучились страхами перед будущим, давили друг друга во время прощальных церемоний, случалось, и руки не себя накладывали. Но стоило упокоиться телу — в тверди, в топи ли — и недавние страдания и страхи забывались почти мгновенно. Назавтра уже и не вспоминал никто имени покойного, народ с припадочным весельем отмечал восшествие нового правителя…

Цергард Эйнер вдруг почувствовал, как его покидают силы. Покачнулся слегка, машинально опёрся о плечо Азры. Тот не отстранился, наоборот, поддержал, с тревогой заглянул в лицо.

— Что с тобой, мальчик?

— Не надо экспертов, — через силу выговорил Эйнер Рег-ат. — Не могу больше… Пусть уже хоронят скорее.

— Ну, что стоишь? — рыкнул цергард Азра на притаившегося сбоку, перепуганного адъютанта Тапри. — Воды принеси, быстро!

Тот панически пискнул «Слушаюсь!» и исчез.

… Ненависть прошла. Осталась одна усталость.

Погребальная процессия медленно тянулась через город Арингор. Казалось, все до единого жителя вышли на улицу, чтобы проститься с одним из своих любимых вождей. Случись, не допусти Создатели, бомбёжка — накроет разом… Но кто думает об опасности в момент всенародного горя?

Цергард Эйнер всё-таки подумал, посоветовал Азре поднять воздух истребители. Воздушные машины кружили над городом, охраняя подлёты, но и в центре был слышен гул их моторов. Он мешал людям предаваться скорби, заглушая приличествующий случаю плач. «Нехорошо! — думали люди. — Не по-божески…» Будто бы не указом ведомства покойного цергарда Сварны боги в Арингораде были отменены! Но теперь об этом почему-то никто не вспомнил.

С полпути пошёл дождь, мелкий и скучный. Мокрые лица стали ещё мокрее. Цергард Азра был доволен — теперь никто не мог видеть, что соратник Эйнер (от которого он на всякий случай больше не отходил) вопреки обычаю, не плачет. Азра понимал: сказывается воспитание Регана. Так уж велось издревле, что старая имперская знать жила по другим правилам, чем простой народ. И лить слёзы прилюдно считалось в аристократической среде верхом неприличия. Получалась сущая глупость: единственного человека, чьё горе было настоящим, общественное мнение должно было упрекнуть в неслыханной чёрствости. Беда в том, что аристократию не волновало общественное мнение, и как ни уговаривал Азра: «Ты бы поплакал, мальчик, самому же легче станет» — тот лишь зубами скрипел и отрицательно качал головой в ответ.

Но вот пошёл дождь, и ему в самом деле стало чуть легче. Потому что теперь никто не мог узнать, что к пресным каплям, струящимся по его лицу, примешиваются солёные…

Прошло часа три, не меньше Процессия подползла, наконец, к границе топи. К ближайшему её чёрному окну были подведены лёгкие, покатые жестяные мостки на железных сваях. Тело покойного спустили с открытой колёсной платформы, едва не уронив, таким грузным оно было. Увернули в серое полотно целиком — ах, сколько полотна пошло, на троих бы хватило, прости господи! Перевязали орденскими лентами. Спихнули кое-как по зашатавшимся, прогнувшимся мосткам… Оно ещё лежало, покачиваясь на поверхности окна несколько минут, и распорядители церемонии запаниковали: неужели, не уйдёт само, неужели, надо было прикреплять груз? Но раздалось знакомое чавканье голодной топи — и они вздохнули с облегчением. Толпа взвыла, сотрясаемая последними дружными рыданиями. А потом вдруг как-то быстро, по-деловому рассосалась. Пока и впрямь бомбёжка не началась!