Стены памяти в комнатке не оказалось, почему — Тапри постеснялся спросить. Не исключено, что все родные Вегды были живы, но такое случалось редко в наше-то страшное время. Более вероятной казалась другая причина. В первые годы войны, когда «дети болот» были явлением новым и пугающим, иные родители отказывались от их воспитания, и маленькие мутанты росли в особых приютах. Они не были сиротами в полном смысле слова, родители могли навещать их, платили за содержание. Но настоящей семьи эти дети не знали. Потом, когда рождение «болотных» стало делом привычным, некоторые из них вернулись в родительские дома. Но другие отказались, не простив своего изгнания. Они предпочли остаться одни. Возможно, Вегда Зер-ат была из их числа… Во всяком случае, на том месте, где принято вешать траурные портреты, она пристроила рекламный плакатик, старинный, довоенный, но до сих пор яркий и красивый — невысокое деревце с круглой кроной, густо увешанное незнакомыми жёлтыми плодами, маленькая упитанная девочка в белом платье, темноволосая и румяная, с ослепительной улыбкой и блестящими глазками, тянет к ним пухлую ручку, и подпись: «Пейте соки Аргенда и будьте счастливы всегда». Под плакатиком стояла тумбочка для белья, рядом — вешалка для пальто. А больше ничего в комнате не было, и человеку постороннему она показалась бы бедной, почти нежилой. Но только не агарду Тапри. Он не променял бы её и на дворец эпохи Тараг, ведь именно в ней он узнал, что такое настоящее счастье.

На самом деле, Вегда не была у него первой, небольшой опыт имелся. Ещё в Круме они с приятелями изредка, после службы, заглядывали в солдатский публичный дом — цены там были на порядок ниже, чем в офицерском, а в качестве обслуживания они всё равно не разбирались. Тапри эти коллективные вылазки не очень любил, ходил, чтобы не отбиваться от компании, не служить мишенью для грязных шуток. Он делал то, что делали другие, и ему казалось, что получается неплохо. Но теперь-то он понял: глупости это были, пошлость одна. Когда по любви — выходит совсем по-другому…

Полночи агард Тапри провёл без сна, ему не хотелось, чтобы кончался этот чудесный день, он продлевал его как мог.

А в доме на Второй Линейной, в маленькой своей комнатке спала сном младенца бледная, невзрачная девушка по имени Вегда Зер-ат. Она тоже была счастлива, как никогда в жизни. Она ничего и никого не вспоминала. Она искренне, преданно и нежно полюбила того, с кем провела этот день, но встреть его завтра в толпе — могла и не узнать. Лица его не осталось в памяти, только черная форма с серебряными листьями на погонах. Мечта, которая могла воплотиться в жизнь.

Вегда Зер-ат была современной девушкой и в богов старалась не верить. Но в тот вечер, перед сном, она молилась как умела, стоя голыми коленями на холодном бетонном полу. Она просила Создателей об одном: чтобы эта случайная встреча не вышла напрасной. Потом замёрзла, перебралась в кровать, и там продолжала молитву, пока не пришёл блаженный сон, не иначе, самими Создателями ниспосланный. В нём она была толстой замужней женщиной с густыми тёмными кудрями, жила в большом доме напротив Генштаба, и человек в чёрной форме с золотыми листьями держал на руках маленького пухлого Тап-ата.

И никто, никто во всём мире ещё не знал в ту ночь, что надеждам её сбыться не суждено никогда.

…Наутро случилось ужасное — Тапри проспал! Впервые в жизни! По протоколу, адъютант обязан был вставать в первый час межвосходье, и доставлять в домашний кабинет свежие донесения.

На этот раз всё вышло иначе. Он проснулся оттого, что ощутил на себе чей-то взгляд. Разлепил опухшие глаза… и увидел цергарда Эйнера. Тот стоял в дверном проёме, уже полностью одетый, и озадаченно его разглядывал. Одним прыжком Тапри выскочил из постели, и как был в трусах, так и вытянулся во фрунт. Открыл рот для страстных извинений, но горло перехватило от ужаса, получилось только «П…п…пр…»

Цергард Эйнер рассмеялся.

— Да вольно, вольно! Просыпайся уж как-нибудь, герой-любовник, второй восход на дворе!

Щёки агарда полыхнули. Он готов был в трясину провалиться, хотя не знал, чего стыдиться больше — чудовищного опоздания на службу или того, как легко господин цергард догадался о его причинах.

«Твоя беда в том, что ты воспринимаешь жизнь слишком серьёзно», — назидательно молвил мудрый старший соратник и удалился, чтобы не смущать. В том, как именно провёл вчерашний день новый адъютант, у него не было ни малейших сомнений. И не в особой прозорливости опытного контрразведчика было дело, а в ядовито-алом отпечатке на щеке парня: кулинарный жир, смешанный с красными командирскими чернилами. Обычно девушки военного времени косметикой не пользовались — кокетливо заботиться о внешности, когда вокруг гибнут люди, считалось зазорным. Но блёклым от природы «девочкам болот» общественное мнение мелкие вольности прощало…

Почему-то Гвейран не ждал, что его вызовут на допрос так скоро. О чём им было говорить, когда главное уже сказано, признание сделано?

— Нужно оно мне, признание ваше! — фыркнул цергард. — Мы и без того знали… Помните, я спрашивал вас о транспорте? В самый первый раз?

— Точно, спрашивал, — припомнил Гвейран. — Но тут мне тебя порадовать нечем, не обессудь. Лежит наш транспорт в квадранте 16-б, на территории, ныне захваченной квандорским противником.

Наверное, коллеги вновь осудили бы его за разглашение секретных сведений. Но какой был смысл их скрывать? Катер был в равной мере недосягаем и для хозяев-землян, и для властей Арингорада.

— Вот чёрт! — цергард даже присвистнул, и в бегемотском своём кресле привстал. — Пришло же вам голову бросить его в таком месте! Как вы домой-то возвращаться собирались, олухи?! Редкая непредусмотрительность! — нет, на этот раз он не хотел никого «злить», досадовал совершенно искренне.

Гвейран обиженно развёл руками:

— Ну уж, извините! Ещё прошлым летом никто не мог догадаться, что наши доблестные войска сдадут Квандору все западные провинции! Вполне надёжным казалось место…

— И то верно, — признал Эйнер удручённо, — подвели мы вас! — теперь Гвейран не понимал, иронизирует он, или сочувствует. — Теперь его квандорцы наверняка нашли, по винтику разобрали… Экая жалость!

Эту версию Гвейран опроверг. Не могли они его найти и разобрать, потому что надёжно спрятан. Лежит в болоте, на глубине десяти норов (около пятнадцати земных метров), и есть не просит. И чтобы извлечь его оттуда, нужно специальное дистанционное устройство, которого у квандорцев, понятное дело, быть не может, поскольку на их территории наблюдатели не действуют…

— А почему? — живо заинтересовался цергард.

— Что «почему»? — потерял мысль пришелец.

— Почему вы не действуете на квандорской территории?

Гвейран ухмыльнулся.

— Потому что нравы там ещё более дикие, чем у вас. Из всех государств Церанга, общество Арингорада признано наименее деструктивным. Остальные отнесены к категории бесперспективных для установления контакта, и полевые работы там не проводятся.

Цергард выслушал очень сосредоточенно, потом уточнил.

— То есть, по сравнению с другими государствами мы более цивилизованы, да?

— Примерно так, — согласился Гвейран.

— М-м-м! — протянул контрразведчик. — Плохо, очень, очень плохо!

— Чего же тут плохого? — удивился собеседник.

— Да есть такая теория… Не знаю, насколько она верна… Короче, считается, что среди воюющих государств побеждает то, чьи общественные отношения оказываются самыми примитивными, при условии примерного равенства технических возможностей… Получается, у нас нет шансов… Ну, ладно. Это мы ещё посмотрим… А скажите, он большой? Очень? — в голосе контрразведчика послышалось детское любопытство.

— Кто? — удивился Гвейран. Определённо, сегодня он не поспевал за ходом его мысли. Не выспался, что ли?

— Ну, транспорт ваш, — пояснил Эйнер с упрёком, будто желая сказать: «Надо же, вы оказались ещё глупее, чем мы думали!».