Вообще-то, расходовать скромный запасец живой воды на себя они изначально не собирались — хотели приберечь на случай, если спасаемую царевну всё-таки пришибёт обломком кощееева замка. Возвращать-то её, как ни крути, нужно в живом виде, иначе всё предприятие теряет смысл.

С другой стороны, не сидеть же им до конца времён (каковой может наступить в самое ближайшее время) в этом дешёвом заведении и ждать, когда приятный доктор с неприятной фамилией исцелит господ сыскных от бронхита? Неважно, что оно, заведение это, считалось самым дорогим в округе — Роман Григорьевич привык к другим условиям и другому обслуживанию; причём обстановка комнаты, бедная, но с глупой претензией на роскошь тяготила его куда больше, чем холодная уборная и дрянная еда. Ещё внушало беспокойство состояние подчинённых — они постоянно спали и даже не просили есть. И самое главное — очень тревожила мысль об отце: не сообщили бы ему со службы, что единственный сын пропал без вести…

В общем, он почти решился на эксперимент.

Почему «почти»? Да потому что осторожничал, боялся потратить воду даром. Хотелось прежде выяснить хоть что-то об её действии. И единственный, кто мог ему в этом помочь, был доктор Золин.

— Павел Тимофеевич, — вкрадчиво начал Ивенский, когда тот заглянул проверить, лежит его пациент, как предписано, или опять куда-то побрёл, — позвольте полюбопытствовать. Давно хотел узнать, но никак не доводилось пообщаться с человеком вашей профессии… Не случалось ли вам использовать в своей практике живую воду?

— Живую воду? — Золин озадаченно потер переносицу под пенсне. — Увы, ни разу не применял. Это препарат входит, скорее, в арсенал знахарей и ведунов, чем классических медиков. Да в наше время его почти и не используют. После того, как жрецы старых богов закрыли свободный доступ к своим святыням, доставлять живую воду с острова Буяна стало чрезвычайно затруднительно («Да уж!» — от души согласился Роман Григорьевич), а все алатырь-камни, что имелись, так сказать, «в миру», за давностью лет успели сменить трёх владельцев и потерять свою силу — такое у них, к сожалению свойство.

— Алатырь-камни? — насторожился Роман Григорьевич, признаться, напрочь позабывшей о награде змеи Гарафены. — А какое они имеют отношение к живой воде?

— Ну, как же? У малых алатырь-камней имеется множество применений в магии, в медицине же они использовались именно для производства живой воды. С этой целью их добывали прежде, когда не были закрыты и забыты пути на Буян.

— А в наше время не пробовали добывать? — Ивенскому стало любопытно.

— И пробовали, и пробуют. Только живыми отчего-то не возвращаются. Я сам знавал одного такого «старателя», ещё в молодые годы. Так себе был докторишка, средненький, и сам это понимал. А запросы имел немалые: чтобы своя практика, чтобы признание и богатство. Господ желал пользовать, не простонародье неотёсанное. Ан не шли к нему господа-то! Да ещё и в долги влез, яма грозила… Конечно, обладание алатырь-камнем легко поправило бы его дела, ведь живая вода — это, фактически, панацея — от всех болезней излечивает, если только они не посланы богами за грехи или не вызваны преклонным возрастом.

«О! — отметил Роман Григорьевич, — вряд ли Удальцев с Листуновым нагрешили на целый бронхит, и возраст у них далеко не преклонный. Значит, должны излечиться. Отрадно!» И уточнил:

— И мёртвых воскрешает?

— Э нет! Это было бы слишком сказочно. Чтобы воскресить умершего, нужна не только живая, но и мёртвая вода. А уж её-то добывают в тридевятом царствии, тридесятом государствии, и пути туда не жрецами старых богов, а самими богами заповеданы.

«А вот это уже хуже! Значит, нельзя допустить, чтобы царевну зашибло до смерти, чуть-чуть пристукнет — и достаточно».

— Знаете, Павел Тимофеевич, возможно, оно и к лучшему. Такая неразбериха началась бы, если бы все подряд воскресали… Но что же сталось с вашим знакомцем?

— Да то и сталось, что следовало ожидать. Подался несчастный на Буян, и меня собою зазывал. Да только я не согласился. И знаете, — понизил голос Павел Тимофеевич, — ведь не опасности пути меня тогда остановили, и не загадки змеиные. В юности-то все мы склонны к авантюрам: подумаешь, дальняя дорога, подумаешь — огненная змея! Другое в голову пришло: а не задумал ли мой сотоварищ на обратном пути, когда камни добудем, пристукнуть меня втихомолку? Соперник-то ему зачем нужен? Или, как теперь говорят, конкурент? А так — и два камня в кармане, и подозрений никаких: мало ли народу сгинуло безвестно, став на эту стезю?… («Надо же, какие страсти! Пожалуй, при посторонних о нашем камне упоминать не стоит. Не забыть предупредить Удальцева с Листуновым, когда проснутся!) Да. Отказал я ему, один пошёл. Ну, и не вернулся. Ну, туда ему, пожалуй, и дорога. Дрянной был человечишка, не тем будь помянут.

— Печальная история, — вежливо посокрушался Ивенский. — Но как же из камня получают воду?

— О, да это совсем просто. Помещаете камень в прозрачный сосуд с водой родниковой либо свежей колодезной — и какое-то время спустя она приобретает все свойства настоящей «буянской» водицы. Правда, хранится не вечно, а всего сотню лет, в остальном — то же самое, хоть окропляйся, хоть пей!

— А пить-то зачем? — невольно передёрнул плечами Ивенский, вспомнив ужасный вкус.

Золин рассмеялся.

— Пьют её, Роман Григорьевич, исключительно от дамских нервов. От всех прочих хворей окропляются. Учтите на всякий случай, мало ли, какие чудеса случаются в жизни.

— Учту, спасибо. Было весьма познавательно, — теперь он, в общих чертах, знал всё, что требовалось. Оставалось выяснить мелкие детали: как скоро и в каком объёме малый алатырь преобразует простую воду в живую, какое её количество потребно для исцеления обычных бронхитов и загадочных ведьмачьих недугов? Выведывать такие тонкости у Золина не хотелось, это было бы слишком подозрительно. Доктор и без того с удивлением косился на их перепачканную одежду и особенно на бельё, прокрашенное свежей зеленью — как бы не начал сопоставлять факты. Значит, надо идти опытным путём.

Перед сном постоялец потребовал принести и поставить подле дивана свежей, «чтобы сейчас только из колодца!», воды, да не в глиняной кружке, а непременно в чистом гранёном стакане — так он привык. «Вот каков настоящий столичный барин! — восхищённо подумала Алёнка, девчонка в рваном валенке. — Всё-то у них по-особенному, от простых людей на отличку!» Уж так ей нравился Роман Григорьевич, так нравился — аж дух замирал. Как же она мечтала, чтобы он задержался на их дворе подольше — хоть издали полюбоваться на такую красоту! Но нет. К обеду трое столичных господ чудесным образом сделались здоровы, подарили ей по рублю за заботу, взяли на станции лошадей и выехали в Муром. «Вот что значит молодой организм!» — немножко озадаченно хвалил доктор.

Поскольку в нашем повествовании это достойнейший человек больше фигурировать не будет, позволим себе ненадолго забежать вперёд.

… Ровно год минул со дня, когда ямщик Бабкин привёз на постоялый двор трёх столичных господ, замерзавших в лесу, и земскому врачу Золину пришлось на три дня задержаться с выездом домой. Павел Трофимович о том случае давно и думать забыл — мало ли у него было пациентов с тех пор, разве всех упомнишь?

Стояло погожее зимнее утро — ну, точно, как у Александра Сергеевича: мороз и солнце, день чудесный. Правда, «прелестного друга» в озарённой янтарным блеском комнате не наблюдалось — семейством доктор не обзавёлся. Зато и вызовов с утра не случилось — редкое везение. Он сидел за столом в халате, по-купечески, из блюдца, попивал кофий и блаженствовал, когда в дверь постучали. Прислуга Лукерья (одна за всё) метнулась открывать. «К больному зовут» — подумал Золин, и ошибся.

На пороге стоял не кто-нибудь, а сам господин почтмейстер (лечился от язвы двенадцатиперстной кишки). Стоял и сиял как новенький гривенник, с некоторой даже подобострастностью.