Осталось решить, где, и придумать, как.

Начал с разведки.

В сумерках, стараясь не попасться на глаза жителям соседних домов, Валет отправлялся на прогулку по городу. Серьезный, прилично одетый юноша не вызывал подозрений ни у случайных прохожих, ни у жандармов. Правда, однажды, когда он, задумавшись о своем, слишком долго прохаживался под окнами какого-то богатого дома, у него спросили документы, но проглядев сложенный вдвое листок, просто пожелали приятного вечера.

В игорном зале мамаши Бланшет остался на спинке стула пиджак, а в его кармане — паспорт на имя Тьена Реми (по названию ночлежки Сун-Рэми, к которой были приписаны все слободские малолетки) и с придуманной писарем на ходу датой рождения. Но бумажка с именем Виктора Навина, некогда доставшаяся вору вместе с кошельком и часами этого рассеянного господина, для общения со служителями порядка годилась ничуть не меньше, а то и больше, ведь вместо штампа канцелярии Западного округа, к которому относились заведомо неблагополучные районы, на ней красовалась печать Головного гражданского управления. А уж сколько там лет «подателю сего», семнадцать или двадцать пять, никто внимания не обращал.

За три вечера Валет успел обойти центральные улицы. В жилых районах надолго не задерживался: какой смысл разглядывать роскошные особняки, только в очередной раз внимание патрульных привлечешь. Куда больше его интересовали общественные места: магазины, кафе, гостиницы, парки, галереи. Конечно, не без толку. Обновил гардероб, узнал, где подают недорогой, но вкусный кофе и торгуют свежей сдобой и полюбовался картинами недавно открытого где-то в провинции дарования. Он даже в театр заглянул, справился о репертуаре, узнал цену на билеты и сколько берут ушлые статисты за то, чтобы провести за кулисы в гримерку к приме.

У театра уже работали: в толпе сновали щипачи и съемщики, ненавязчиво обрабатывая ценителей лицедейского искусства. Отдельно сбывали по завышенной цене «лишние» билетики толкачи. А под видом программок можно было прикупить пикантные фотографические открытки, некоторые из них — с адресами. Дело было поставлено широко и не вчера, но пирог был не так уж велик, чтобы попытаться и себе оттяпать кусочек. Правда, Тьен не сдержался, прошелся от касс неторопливым прогулочным шагом — разжился серебряной визитницей. Просто так, чтобы пальцы не отвыкли. Но глаза на театральной площади тоже имелись, и он дал себе зарок впредь сюда не ходить, разве что на спектакль, в качестве зрителя. Однажды…

Гостиницы. Одна шикарная: три этажа роскоши, вышколенная прислуга, электрическое освещение. Две другие — попроще. И там, и там вовсю кипит работа. И там, и там Валету не понравилось.

Та же ситуация с ресторанами и кофейнями.

Территория гарантированной прибыли, как назвал он для себя подобные места, давно поделена, и новичку вряд ли выделят лучшее место.

Церкви? Ха! Даже соваться не стоит.

Магазины?

Нет, нет и нет.

Вор сам себя не понимал, но все было не то и не так. Вроде и не слобода уже — чистенький, доходный район. Но не то!

Хорошо, время и деньги еще были. Можно было присмотреться, подумать. Этим он и занимался. Гулял, наблюдал. Покупал в газетном киоске вечерний номер «Курьера» и присаживался у окна какой-нибудь тихой кофейни. Просматривал газетные статьи и глядел через тронутое изморозью стекло на гуляющих горожан.

К слову, о газетах: странное дело, но Тьен не помнил, чтобы кто-то когда-либо учил его читать. Зато помнил, как еще стоя с жестяной кружкой на Людном перекрестке в ожидании милостыни разбирал по слогам вывески и надписи на афишах, а после стал подбирать выброшенные другими новостные листки. Помнил, как лет в семь-восемь (своего точного возраста он никогда не знал) долго присматривался, прежде чем стащить в лавке старика-букиниста книгу сказок с большими яркими картинками, и как потом отчего-то устыдился, в первый и в последний раз, и через день принес книжнику деньги. Тот ничего не сказал на это и легавых не кликнул, хоть Валет, который тогда еще не был валетом, был готов к такому повороту и настроился бежать в любой момент, просто убрал монеты в ящичек и пригласил заходить еще.

Два года назад старый Михал умер. На его похороны пришло всего два человека: отпевавший покойника священник и Тьен…

— Удивительно в наше время встретить юношу вашего возраста, таким образом проводящего вечера.

Вор поднял взгляд и увидел остановившегося у его столика господина лет шестидесяти, лысоватого, но с пышными седыми баками и густыми, подкрученными вверх усами. На красном мясистом носу незнакомца блестели очки в тонкой серебряной оправе, а глаза, мутные, с мелкой сеткой полопавшихся сосудов глядели с искренним любопытством.

— Позволите присесть?

Свободных столиков в кофейне было предостаточно, но Тьен сложил газету и указал мужчине на стул напротив:

— Прошу вас.

Люди, отличные от тех, с кем ему приходилось сталкиваться в повседневной жизни, всегда занимали Валета. Даже Ланс не знал, а если бы узнал, то не понял бы того, что раз или два в месяц, наведавшись в бани, причесавшись и принарядившись, он шел через заставу, за ярмарочное поле и парк, чтобы побродить среди экспонатов очередной выставки в галерее Амир или посетить собрание литераторов. Хотя, по правде сказать, слышать иных из них было истинной мукой…

— Жак Морис, коммивояжер, — представился любопытный господин.

Коммивояжеров в коллекции интересных знакомцев Тьена еще не было, и вор мысленно поставил галочку.

— Виктор Навин, — назвался он, вспомнив о лежащем в кармане паспорте. — Рад знакомству, господин Морис.

Когда нужно было, манеры у Валета были первоклассные. Колода учила музыке[34], книги — премудростям этикета. Бывало, конечно, путался и, засветив промеж глаз выловленной в своем посаде шушере, вежливо просил внять представленным аргументам и впредь не посягать на чужие территориальные права. Но чтобы какого гоголя цивильного на «ты» да по матушке — никогда: все через «простите», «извините» да «будьте добры». И человеку приятно, и те же часы с кошельком у него отработать сподручнее.

У господина Мориса часы, к слову, были видные, фирмы «Броккен и Броккен» — за такие любой скупщик не меньше семи листров отвалит. И лопатник раздутый под пиджаком выпирал. А с другого бока едва заметно оттопыривал карман небольшой пистолет, из чего Валет заключил, что коммивояжер — профессия прибыльная, но сопряжена с некоторыми рисками.

— Я обычно не бываю столь назойлив, — сразу же извинился господин Морис. — Но, в самом деле, нечасто увидишь молодого человека, коротающего вечер за чтением газет вместо того, чтобы… — Мужчина неопределенно повел рукой, и для Тьена так и осталось загадкой, чем же, как правило, занимаются юноши его возраста.

Вор в искреннем смущении пожал плечами.

— Позволите небольшое предположение? — продолжил коммивояжер. — Вы подыскиваете работу?

Весьма прозорливо, хоть в объявления о постоянных и сезонных наймах на последних страницах «Курьера» Тьен никогда не заглядывал.

— Нет, — ответил, тем не менее, он. — Всего лишь просматривал новости.

— И что думаете? — Тут же среагировал разъездной торговец: судя по блеску в глазах, решил уличить в обмане. — Будет война?

— Сомневаюсь, — протянул вор, удержавшись от улыбки. — В бюджет не заложены дополнительные траты, а Ренальские острова слишком незначительный повод для полномасштабных военных действий — голые скалы, непригодные для развития аграрного хозяйства, и не имеющие богатых природных запасов. Полагаю, данный конфликт разрешится в кабинетах чиновников.

Положа руку на сердце, Тьен не понимал и половины только что им сказанного, но память у него была отменная, и коммивояжер остался впечатлен.

— Однако! — воскликнул он. — А вы прелюбопытнейший экземпляр, Виктор.

Юноше стоило усилий не поморщиться: он-то себя считал собирателем занятных экземпляров, а тут наткнулся на конкурента. С такими ухо нужно держать востро.