Скрипящая банка подъемника дернулась и остановилась. Уве привычно накинул на лицо выражение сдержанной готовности и пошел к своему кабинетику, стараясь, чтобы ноги не слишком заплетались. Холанн двадцать лет прожил на одном месте, и сама мысль о том, чтобы куда‑то ехать, тем более покинуть знакомые, родные стены Танбранда, наполняла его ужасом.

На послеобеденной молитве Уве впервые за долгие годы позволил себе отступление от канона, подсказываемого динамиком.

— Бог — Император, пожалуйста, сделай так, чтобы там было не очень холодно… я так боюсь холода…

Автодробовик лежал в руках, как влитой, несмотря на громоздкие, угловатые формы. Маска сидела плотно, обогащенная кислородом дыхательная смесь слегка пьянила, не позволяя, впрочем, безрассудству взять верх над осторожностью. Оперативник двигался вперед, словно тень, а за ним растянулись длинной цепью коллеги по нелегкому ремеслу. Всех связывала невидимая паутина вокс — связи.

В Танбранде, «Черном Городе» все было устроено таким образом, что каждый, за исключением очень небольшой группы людей, ежечасно боролся за место в жизни. Большинство дрейфовало на некоем усредненном уровне, колеблясь относительно него по мере баланса удач и бед. Меньшинство карабкалось выше, по скользким ступеням сложной лестницы социальной иерархии. Многие же, не в силах вести ежедневную борьбу за сохранение статуса — кво, опускались все ниже и ниже, заканчивая свой век чернорабочими на электростанции и сланцевых карьерах. Но даже это безрадостное и убогое существование было не пределом падения, потому что существовало еще и настоящее Дно, за пределами всех групп, всех общин и правил Танбранда.

— Пятьсот метров, — прошептал в маску лидер, крепче сжимая рукоять оружия. — Боевая группа — вперед и развернуться.

Повинуясь преданной по воксу команде цепь разбилась на несколько частей, свернулась компактными «коробочками» атакующей, резервной и следственной групп. Собственно, расследование уже было проведено, да и приговоры уже вынесены — следователям предстояло лишь оформить расход боеприпасов и отправку тел 'фигурантов' на переработку.

— Штурмовая команда, во фронт, — приказал командир.

В молчании и тишине, лишь тихо шурша хорошо пригнанной амуницией, бойцы с самозарядными картечницами выдвинулись вперед, готовые к бою.

Внизу, у земли, в непреходящей тени под гигантскими комплексами, заводами и жилыми дистриктами, собирались те, кому не оставалось уже ничего иного. Изгои, выброшенные «Черным Городом», исключенные из всех списков, несуществующие и забытые. Они собирались в стаи, дышали отравленным воздухом «улицы», устраивали врезки в городские коммуникации, выживая там, где даже последний гретчин помер бы в считанные дни.

В свое время полиция пыталась как‑то контролировать и следить за жителями «фавел», как назывались территории за стенами комплексов. Но жизнь низов была настолько непостоянна и ужасна, что через пару лет от практики отказались. Даже самые лучшие агенты выбывали один за другим по естественным причинам — болезни, поножовщина, несчастные случаи. Поэтому уже лет тридцать единственной формой взаимоотношений между «фавелами» и охранителями была односторонняя война.

— Сто метров. Идем тихо, саперы — следить! С этих станется опять наварить напалма из мазута и поставить мин… Слухачи, что впереди?

— Тишина, — отозвался после небольшой паузы оператор направленного звукоуловителя. — Только вроде храпит кто‑то… Или булькает.

— Храпит, это хорошо. Вперед, группами поочередно, по десять шагов за проход. Огонь по команде или при нападении.

После того, как контрольные службы фиксировали в каком‑либо районе слишком большой неучтенный расход газа, электричества и питательной «бурды» — полуфабриката, а также после того, как выяснялось, что местные расхитители здесь не при чем, наступала очередь «чистильщиков». Специальные полицейские команды выходили на охоту, истребляли подчистую стаи бродяг и воров городской собственности, ликвидировали врезки и восстанавливали баланс. Спустя какое‑то время на освободившиеся территории приходили новые беженцы, отторгнутые Городом, и все повторялось заново.

Поскольку, как говорил Губернатор, стабильность есть основа порядка, а порядок есть основа процветания.

Сегодня пришло время очередной стае исчезнуть, оплатив своими жизнями ущерб городскому хозяйству. Впрочем, эти были какие‑то особенные, за каких‑то два месяца они успели откачать пищевого концентрата впятеро от обычного уровня краж. Поэтому и на зачистку отправился лучший отряд сектора, вооруженный почти по армейским нормам — с надлежащим оружием, силовыми щитами, гранатами и направленными аудиодатчиками.

Впрочем, ничто не предвещало сопротивления. И командир чистильщиков не скучал лишь потому, что это было бы непрофессионально.

— Почти на месте, — сообщила передовая группа дробовщиков.

— Что‑то здесь не так, — дополнил правофланговый, в его тихом голосе слышалось искренне недоумение.

— Я ничего не слышу, — в тон ему отозвался оператор звукопоиска. — Что‑то булькает, но и все… А здесь с полсотни рыл должно быть, не меньше

Командир чуть поправил наушники переговорника, словно от этого донесения могли измениться в лучшую сторону. Надвигавшуюся скуку как рукой сняло, ей на смену пришла собранная готовность. И тревога.

Что‑то не так…

Предполагаемое логово банды располагалось в подобии узкого каньона, одну стену которого образовывала сплошная стена перегонной цистерны на пару тысяч тонн, опутанная внешними трубопроводами, а другую — технические выходы энергосистемы — железные ящики, похожие на огромные, в три человеческих роста, сейфы. За ящиками в свою очередь вздымалась громада терминала коксовой линии. Идеальное место для укрытия — рядом и еда, и энергия для обогрева. Но… было непривычно тихо. Ни единого звука, выбивающегося из привычного технического шума. А это совсем не характерно для человеческих сборищ.

Сквозь узкую расщелину высоко вверху алел длинный кусочек неба, похожий на трещину в стекле. Снег внизу давно слежался, обледенел и обрел угольно — черный цвет. Нормально передвигаться по нему можно было только в специальных шипастых ботинках. Командир сделал еще пару осторожных шагов вперед, чувствуя, как шипы с едва слышным хрустением вгрызаются в грязный, ядовитый лед. Прислушался.

Ничего…

— Дозорный — на десять метров вперед и на колено. Если что — просто падай.

Исполняя приказ, один из бойцов осторожно, «приставным» шагом прошел ровно десять метров и опустился на одно колено, чтобы случись что — товарищам было проще стрелять поверх головы. Он крепко сжимал дробовик и вертел маской во все стороны.

— Кто‑то вроде лежит, — тихо пробормотали наушники Командира.

Дозорный, как был, в полуприседе, сместился вперед еще немного, вглядываясь в большое темное пятно, почти теряющееся на фоне черного снега. Теперь его ствол, как привязанный, указывал на это пятно.

— Вроде покойник…

Пятно пошевелилось, и это вышло так внезапно, что командир вздрогнул. Теперь стало ясно, что на мерзлом снегу действительно лежал человек, прикрытый какой‑то рваной попоной.

— Я его щас кончу, — не то попросил, не то предупредил дозорный. — Не нравится мне он.

— Погоди, — остановил его командир. — Допросим, где остальные. Приказ по зачистке никто не отменял.

Лежащий тем временем сел, утвердив туловище в более — менее вертикальном положении. Повернул странно деформированной, какой‑то оплывшей головой вправо, затем влево. Из‑за сумрака лица не было видно. И сильно сбивала с толку рваная попона.

— Свет дай, подсвети фонарем, — сказал командир, и дозорный щелкнул прожектором под стволом дробовика. Прежде чистильщики избегали света, чтобы не выдать себя раньше времени. Яркий синеватый луч уперся прямо в лицо сидевшему, и тот неожиданно быстро поднялся на ноги, одновременно причудливым образом изгибаясь, будто спеша выйти из светового конуса.