Уве имел достаточно низкий ранг, но при этом относился к привилегированному чиновничьему сословию, поэтому тратил на дорогу к своему комплексу всего лишь полчаса. Из здания в здание, из перехода в переход… По маршруту, изученному за долгие годы вдоль и поперек — можно пройти от начала и до конца с закрытыми глазами.

«Черный Город» не то, чтобы просыпался, Танбранд никогда не засыпал. Скорее вступал в полную силу, мобилизуя миллионы своих граждан на новый трудовой день. Повинуясь сигналам центробудильников все новые и новые тысячи работников дружно покидали жилища. Зеленая форма — внутренние системы обеспечения, желтая — энергетики, черная — нефтяники, которые не входят в касту «чумазых», привилегированных работников «Линзы». Синяя — администраторы. И так далее… Пять цветов и еще пара десятков их комбинаций.

Как обычно, Холанн шел быстро, опережая людской поток, лавируя в тесной толпе себе подобных, выигрывая секунды таким образом, чтобы сэкономить минуту или полторы. Это время пригодилось ему на последнем перегоне, проходящем через длинный подвесной тоннель между двумя громадами правительственных комплексов — Службы Гражданского Учета и Центрального Архива. Часть тоннеля была остеклена и отсюда открывался великолепный вид на северо — западный район Танбранда.

Минута, целая минута…

Уве стоял вплотную к полукруглой прозрачной стене и смотрел вперед и вдаль. За ним двигался сплошной людской поток, но Холанн буквально выключился из него, наслаждаясь видом.

Солнце, бледное и неяркое, поднялось уже довольно высоко над горизонтом. Его лучи, преломившись через загрязненную, насыщенную углеводородными частицами атмосферу вокруг города, обрели алый, с оттенками желтого, цвет, играющий десятками полутонов. Словно великанская кисть щедро мазнула по небу ярким, красочным мазком. В этом свете громадное поле индустриального пейзажа казалось набором из детского конструктора. У Холанна был такой в детстве.

«Собери завод и сделай „Леман Расс“, низвергни еретиков, порадуй Императора!»

Танбранд, точнее, его малая часть, лежал у ног Уве, и при некоторой фантазии можно было даже представить себя его властителем. Хотя бы на минуту.

Внутренний таймер подсказал, что Холанн достаточно любовался пейзажем, и пора возвращаться в общество. Счетовод вздохнул, отступил на шаг от стекла и влился в общий людской поток.

Как счетоводу первого разряда Уве полагался отдельный кабинет без окон, размером примерно в три четверти от его жилой каморки. Стул, стол — бюро с кнопкой вызова сервитора, корзина для бумаг, две трубы пневмопочты и телефон внутренней связи.

Прямо напротив стола, над дверью, висела голографическая икона Императора, со строгой мудростью взирающего на работника. По правую руку от Императора, чуть ниже, хмурился портрет Губернатора Бента Теркильсена, обычный, типографский и поменьше императорского. Но тоже весьма внушительный.

Бросив беглый взгляд на часы и полный лоток с бумагами текущего делопроизводства, Уве расстелил специальный матерчатый коврик, встал на колени, сложив руки. Вместе с ним эту операцию совершал еще самое меньшее миллион человек.

Динамик под низким потолком щелкнул, похрипел, затем из него полилась плавная музыка, отчасти похожая на вальс, с преобладанием струнных и клавишных. Молитвенная Минута, обязательная перед началом рабочего дня. Время, когда человек остается один на один со своим долгом и с Ним.

— Есть только один Император, наш щит, наш защитник, — мягкий голос, полный любви и доброты, вплелся в мелодию.

— Мы служим Тебе, Бог — Император Человечества, — благоговейно повторял Холанн. — Мы есть орудия в руках Твоих, ибо вера наша абсолютна. Мы клянемся оставаться верными и праведными в нашей службе.

Уве украдкой вздохнул — холодный пол неприятно леденил некогда поврежденное колено. Но сразу же устыдился секундной слабости и плотно зажмурился, повторяя вслед за динамиком сокровенные слова.

— Под Твоей рукой мы не боимся зла, не боимся смерти. И пусть тьма поглотит наши души, если мы окажемся недостойными Твоей любви и защиты…

Рабочий день начался.

Хотя формально Холанн служил в Службе Взысканий, уже третий год он пребывал в должности архивного работника. Документооборот Танбранда был огромен и всепоглощающ, на стыке разных ведомств и сфер ответственности постоянно возникали трения, конфликты интересов и прочие бумажные завихрения, в свою очередь порождающие новые и новые акты, отчеты, формы.

Уве занимался как раз такого рода службой, сводя воедино криминальную статистику по хищениям энергоносителей сразу для администрации губернатора, Арбитра и полиции города. Иногда Холанн грустно сравнивал себя с червем на гидропонной фабрике, который потребляет невероятный мусор, а за собой оставляет плодородный гумус.

Впрочем, работа не требовала каких‑то экстраординарных усилий, только усидчивости, концентрации и, конечно же, блестящего владения числовой наукой. В общей сложности Уве занимался статистикой и отчетностью уже почти тридцать лет из своих сорока пяти, за это время не допустил ни одного сколь‑нибудь значимого просчета и был на хорошем счету у начальства.

Отчет, сверка, штамп. Отчет, отправить на доработку счетчикам, поставить прямоугольный штамп. Капсула пневмопочты с новыми данными от «чистильщиков». Треугольный штамп посредника, вызвать сервитора и отправить с пометкой об ознакомлении. Сводка по норме сто — пятнадцать, передать команде арифметчиков для сверки и пересчета числового массива, востребовать не позднее завтрашнего дня, роспись, номер, круглый штамп с выставлением реквизитов.

К полудню забарахлила почта. Через сервитора Холанн вызвал ремонтника, коий не замедлил явиться.

Михаил Иркумов когда‑то был танкистом в Имперской Гвардии, немало повидал по всему сектору, воевал с круутами, орками и еще какой‑то пакостью с непроизносимыми названиями. Старый солдат был удачлив, он ушел в отставку живым и почти целым, не считая биомеханического желудка и протеза печени. Из‑за этих вставок он был обречен до конца жизни оставаться полным абстинентом, а питался исключительно протеиновыми кашами с витаминными концентратами. Мечтой жизни Иркумова было хотя бы еще раз выпить «стописят» «солдатского» спирта и съесть кусок жареного мяса, пусть даже «нефтяного», с фабрики пищевого синтеза. Но скудная солдатская пенсия по выслуге лет, даже с особой «губернаторской» добавкой не позволяла скопить на операцию по настоящей трансплантации. Поэтому пожилой танкист подрабатывал в Архиве на суб — договоре ремонтником разной технической мелочи.

Иркумов нравился Уве своей какой‑то очень спокойной, несуетливой рассудительностью и любовью к технике. В определенной мере их можно было даже назвать друзьями, насколько можно быть другом в мире тотальной упорядоченности и правила «каждому человеку место — и каждый на своем месте».

— Ну, готово, пожалуй, — сказал техник, привычной скоровогоркой пробормотал благословение и пристукнул по пневмотрубе гаечным ключом. Приемник мигнул зеленой лампочкой и послушно загудел, сбрасывая лишнее давление.

— Компрессоры ни к черту, — сказал Иркумов и машинально оглянулся, не заметил ли кто‑нибудь поминание сущности, внесенной в Индекс Взыскания и Кары. Уве сделал вид, что ничего не заметил. Закончив работу, Иркумов сложил инструменты в ящик на веревочке и, немного помявшись, быстрым движением положил что‑то на угол стола.

— Держи, — коротко сказал он. — Удачи.

И вышел, аккуратно притворив за собой узкую дверь из прозрачного пластика.

Холанн присмотрелся к предмету. Больше всего это было похоже на несколько тонких веточек, хитрым образом сплетенных и перевязанных красной нитью. Точно, веточки. Кажется, талисман, отгоняющий зло или делающий невидимым для зла… Холанн не особо разбирался в этих ухищрениях. Такие вещи делали в Оранжерее, комплексе гидропонных плантаций на отшибе Танбранда, из веток какого‑то очень капризного карликового дерева. Они стоили немалых денег.