— Что? — послышались заинтересованные мужские голоса. — Что там, на площадке?

— Тридцать одна труба и двадцать четыре арки. Непорядок. И компромиссы здесь, как вы понимаете, неуместны.

— Кха-кха…, — неуверенно закашлялся мордатый мужик с золотой цепочкой. — Неужели из-за такой ерунды…

— Это не ерунда, а грубейшее нарушение официального проекта.

— Что же нам теперь делать?

— А что хотите, — мстительно улыбнулся Тим. — Например, преобразуйте лишнюю трубу в арку. Как? Предлагаю — с помощью ножовки по металлу. А ещё «болгарка» может действенно помочь. Не говоря уже о сварочных аппаратах и газовых резаках. Короче говоря, извольте, господа геологи, выправить сложившуюся ситуацию. Точка… Ещё раз про арочные конструкции. Они — в соответствии с проектной и рабочей документацией — должны быть установлены на бетонных опорах-параллелепипедах, заглублённых в речное дно не менее чем на тридцать сантиметров. Подчёркиваю, за-глу-блён-ных… А вы, бракоделы, как поступили? Устанавливали на речном дне высокие водонепроницаемые опалубки, внутри каждой размещали арматурные сетки, да и заливали всё цементом, смешанным с песком. Я лично проверил несколько готовых опор. Никаким «заглублением» там и не пахнет. Увы, но придётся всё переделать… И не надо мне возражать и перечить. Придётся. Я сказал. Точка. Двигаемся дальше…

Только в начале одиннадцатого вечера, когда совещание закончилось, Тим с Клыком добрались до приисковой столовой, которая, судя по всему, работала круглые сутки.

— И это — правильно, — сгружая с подноса на стол тарелки-миски-кружки, одобрил Тим. — Ведь работа на Безымянном месторождении ведётся практически безостановочно, в три полноценные смены. В чём, в чём, а в трудолюбии людям Саныча не откажешь… Только, вот, бедность здешнего пищевого ассортимента лёгкую тоску нагоняет. Либо макароны со свиной тушёнкой. Либо пшённая каша с каким-то тёмным, мелко-мелко-нарезанным мясом. И сладкий крепкий чай с «каменными» пряниками.

— Гав-в, — с аппетитом обгладывая лопаточную кость, предоставленную пожилым поваром, возмутился Клык, мол: — «Чего это — с „каким-то мясом“? С утра меня накормили свежей печенью северного оленя. А сейчас угощают бараниной. То бишь, мясными ошмётками, оставшимися от дикого горного барана. Очень даже недурственно — на мой изысканный аристократический вкус…».

— Интересное кино…

— Гав? Гав-в-в, — мол: — «О чём это, братец, ты задумался? Подозреваешь тутошних славных геологов в пошлом браконьерстве? Перестань, право слово. Не лезь в бутылку…».

— На Шпицбергене ты совсем по-другому рассуждал, — напомнил Тим.

— Гав-в, — мол: — «Так то — на Шпицбергене. Там нам с тобой вменялось в служебные обязанности — браконьеров ловить. Здесь же, во-первых, нам этого никто не поручал. Во-вторых, каждый выживает — как может. В-третьих, в каждой избушке — свои погремушки. В-четвёртых, сытый депутат голодного работягу никогда не поймёт. В-пятых, если подойти к этому вопросу по-серьёзному, то придётся привлечь к уголовной ответственности — за регулярное браконьерство — добрую четверть (а то и треть), взрослого мужского населения Камчатки…».

Ранним утром — Тим только-только приступил к выполнению стандартного комплекса физических упражнений — в окошко уверенно и длинно постучали.

Тим, выйдя в крохотный тамбур, слегка приоткрыл дверь и поинтересовался:

— Ну, и кому же там не спится?

— Я это, Михась Угрюмов, на, — известил хриплый прокуренный голос. — Здорово, инспектор! Не раздумал ещё, на, к роще берёзовой прогуляться? Погода хорошая. Дождевые тучи, на, ещё ночью откочевали к океану. Если чего, выходи. Жду, на.

— Ага, привет. Не раздумал. Буду через пять минут. Точка.

— Накомарник обязательно, на, захвати…

Тим вернулся в комнату и принялся одеваться.

— Гав, гав, — предложил Клык, мол: — «Первым делом, надо обезоружить этого подозрительного типа. Я выглядывал в окно — у него на плече двуствольное ружьё висит. И охотничий нож надо обязательно отобрать… Молчишь? Мол, так будет не по-брутальному? Предрассудки глупые. Обычная предосторожность и не более того… Упрямимся? Ну-ну. Ладно, возьму вопрос на себя…».

— Возьми-возьми, разговорчивый ты мой… А где же накомарник? Вроде, запихивал в рюкзак… Ага, нашёл. Всё, попрошу на выход.

Выйдя из домика и заперев входную дверь, Тим отправил ключ в карман штормовки и поинтересовался:

— Миня, а на фига накомарник-то сдался? Мы с Клыком вчера весь световой день шастали по округе, и ничего. Есть, конечно, и комарики с мошкарой, и слепни с оводами. Но так, в разумных количествах. Прыскаешься каждые полтора часа антикомариным спреем, и все дела.

— Скоро сам всё поймёшь, инспектор, на, — улыбнувшись щербатым жёлто-чёрным ртом, пообещал Михась. — Как захочешь надеть, на, так и надевай… Ходу! — коротко махнул рукой.

— Мы, что же, пешком пойдём?

— Пешком, на. Чай, не переломимся. Да и воздух, на, чище будет.

— Я вчера карту изучал. Реликтовая роща, если идти напрямки, она вон там находится. Градусов на пятнадцать западнее.

— Болото, на, будем обходить. Чтобы не потонуть в трясине. Ходу, на…

Светло-жёлтое солнышко легкомысленно играло в прятки — то показывалось на минуту другую, то вновь пряталось в белых кучевых облаках, неторопливо плывущих на юго-восток. Показывалось и пряталось. Утренний ветерок был тих и нежен. Температура окружающего воздуха находилась на уровне плюс двадцати двух-трёх градусов. Нормальная походная погода, короче говоря. Практически идеальная…

Путники шли по чёрной базальтовой россыпи, причём, Клык пристроился рядом с Михасем — чуть правее и сзади.

— Что за дела, на? — занервничал водитель вездехода. — Что тебе, пёс, на, надо от меня? Плетёшься, как приклеенный…

— Тяф, — якобы засмущался хаски, — мол: — «Ничего, дяденька, не надо. Честное и благородное слово. Я так просто, без всякой задней мысли. Типа — гуляю и свежим воздухом дышу…».

— Ага, ничего не надо, на. Как же… Я, что же, на, в собаках совсем ничего не понимаю? В чём-то меня подозреваешь, хвостатый? За татя и проходимца, на, держишь? Обидно, на… Брут, скажи ему.

— Что сказать-то?

— То, что с гадкими выводами, на, никогда торопиться не надо. И хозяина своего позорить не гоже, на, таким приставучим поведением, на…

— Клык, всё понял? Проникся?

— Гав-в, — неохотно отбегая в сторону, заявил пёс, мол: — «Ну, вас всех. Охламоны. Сами разбирайтесь, не маленькие. Не очень-то и хотелось…».

Несколько минут они шагали молча. Тим благоразумно выжидал, а Михась обиженно дулся. Но потом он постепенно оттаял и, будучи от природы записным болтуном, принялся активно рассуждать на самые различные темы.

Пара наводящих вопросов, и монолог паланца (пусть и «половинчатого»), тут же развернулся в нужную сторону. То бишь, Михаил Михайлович Угрюмов подробно — за пять-шесть минут — изложил свою нехитрую автобиографию.

Родился он в маленьком паланском посёлке, расположенном недалеко от русской деревни Лесная. Мать — чистокровная паланка. Папаша — русский, родом из Ключей, трудился разнорабочим в геологической партии. Вспыхнула любовь, в результате которой и родился Михась. После этого родители, как и полагается, скрепили свои отношения законным браком, но жить вместе у них не получилось. Ну, никак. Не задалось и не срослось. Разные люди. Матушка, прожив в Ключах две недели, ужасно затосковала и попросилась домой. Да и отец в паланском поселении чувствовал себя чужим. Так и жили — по разные стороны камчатского Срединного хребта, встречаясь не чаще двух раз за год, что, впрочем, не помешало им завести ещё двух дочек — Катьку и Машеньку… До шестнадцати лет Михась жил с матерью, среди паланцев. А потом, получив паспорт, переселился в Ключи, к отцу. Закончил восемь классов, выучился на шофёра, отслужил в армии, вернулся, женился на «половинчатой» чукчанке, детишками обзавёлся, прибился к геологам…