— Селясь на этой земле, вы давали клятву соблюдать наши законы, — напомнил я. — А закон запрещает торговать с зеленошкурыми.

— Вы, люди, тоже, помнится, давали клятвы ихним вождям, — желчно усмехнулся Малыш. — И не один раз. Великие клятвы о том, что очередная граница на веки веков станет последней чертой, за которую уже не ступит нога человека. А, Ханко? Какая была «последняя граница» — Миссисипи? Но ваш президент и не вспомнил об этом, когда подписывал «Закон о заселении Запада».[190] Точно так же, — продолжил он чуть тише, — вы поступали с эльфами там, за океаном, в Европе. Шаг за шагом… потому что каждую отвоеванную у заповедных лесов пядь приходилось щедро оплачивать кровью. И твои предки платили не скупясь по самому высокому курсу — а вот эльфы оказались не готовы к размену, ибо почитали жизнь каждого Перворожденного слишком большой драгоценностью, чтобы менять ее даже на два или три десятка трупов в вонючих шкурах.

— Мои предки, — сказал я, — не скупясь платили еще за кое-что. Гномское оружие и доспехи. Броня, которую не пробивали стрелы длинноухих.

— Ну да, — хмыкнул гном. — А ведь эльфийские короли тоже требовали от нас не торговать с вами. Сначала требовали, потом уже просили — только мы не забыли всех слов, которыми эти спесивые зазнайки называли нас прежде.

Я уже почти успокоился. Межрасовые споры — тема столь же вечная, как и анекдоты типа «Встречаются однажды человек, гном и эльф…». Лучше всего, конечно, если ведут их где-нибудь в тепле, у огня, используя в качестве дополнительных аргументов достоинства производимых помянутыми расами хмельных напитков — но, по крайней мере, этот разговор уже вряд ли перейдет в стадию «кто первый выхватит».

— Эльфы ведь пробовали откупаться от вас, а, Ханко? — продолжал Уин. — И каждый раз вы уверяли их, что вот этот холмик, вот этот ручей… и где они теперь, а, партнер? Остались лишь те, кто встречал незваных гостей стрелами, не спрашивая, с чем они пришли в лес. Да, им тоже пришлось в итоге кое-чем поступиться, но они остались — немногие, а на фундаментах белостенных дворцов других сейчас стоят ваши столицы.

— Слушай, партнер, — задумчиво сказал Ханко. — Ты все излагаешь очень верно и правильно… наверное. Я одного не пойму — какого орка ты все это говоришь мне? Или тебе столько раз поминали про человечью кровь в твоих жилах, что тебе хоть однажды захотелось побыть истинным гномом?

— Мне поминали все! — после долгой паузы отозвался Уин. — Для людей я был «гномским ублюдком», а под землей становился «человеческим отродьем». Веселенькое детство, врагу такое не пожелаешь. Потом, когда я слегка подрос, то научился затыкать самые зловонные пасти, сначала ударом кулака, потом ножом, а после — пулей.

— Хороший метод, — кивнул Крис. — Знаешь, будь на моем месте кто другой, он бы, наверное, сейчас принялся расписывать, как он любит гномов вообще, и перечислять тех из них, кого он считает своими лучшими друзьями. Но лично мне, сколько себя помню, всегда было глубоко плевать, как выглядит разговаривающий со мной — лишь бы он не пытался перегрызть мне глотку или вогнать нож в спину. Так же я не намерен считать себя виноватым за поступки политиков, за которых я не голосовал, — хватит того, что я четыре года своей жизни выкинул орку под зад, стреляя в парней, которые лично мне не сделали ровным счетом ничего плохого. Я отвечаю только за себя и свою семью — но пока мой папуля и братцы вполне управляются самостоятельно.

— А чего ты тогда вспомнил про своих сражавшихся с эльфами предков?

— Да так, — улыбнулся проводник. — Разговор поддержать. Ты же так завелся… партнер, пафос из тебя так и брызгал, словно масло со сковородки.

— Извини, — вздохнул Уин. — Сам не знаю, что это на меня нашло. На самом деле это я могу тебе рассказать, что иметь дело с людьми мне нравится куда больше, чем с моими соплеменниками… хотя, собственно, именовать так я могу и тех и других. Но большую часть жизни я все-таки провел в том котле, который принято именовать человеческой цивилизацией.

— На самом деле, — серьезно сказал Ханко, — сам черт сломит оба копыта, пытаясь разобрать, чего намешал в это варево. Моей матери, которая и в тридцать могла перетанцевать иную юную красотку, часто намекали на толику эльфовой крови, а среди предков папули наверняка сыщется великан-другой, а то и горный тролль. Ну а скупердяйством он порой мог перещеголять и чистокровного гнома.

— Ты не похож на тролля.

— Угу, мне с детства говорили, что видом я пошел в мать, а от папули мне достались лишь глаза. Зато на непоседливый характер они, должно быть, скинулись, да еще заняли у дедов.

— Интересно, как тебя звали в детстве?

— Не скажу, и не проси, — отрезал Крис. — Давай лучше вновь вернемся к нашей вороненой красотуле… партнер. Не тревожа прах наших общих предков — почему ты не предупредил меня о том, что нам могут попасться ребята с вот такими игрушками?

— Потому что не знал, что они нам могут попасться, — огрызнулся Малыш. — Я что, пророк? Отсюда до Дакоты…

— Три дня на хромом мустанге! — перебил его Ханко. — Помнится, в нашу первую встречу ты признался, что мало знаешь о Пограничье. А я здесь живу уже восьмой год и зарабатываю на бобы с мясом вовсе не мытьем полов в салуне Фредди. Так что давай, выкладывай, какие еще сюрпризы могут встретиться на нашем пути?

— Не знаю.

— Да ну? — нарочито удивленно протянул проводник. — Ты же ближайший подручный мистера Скрипа, члена Совета Старейшин, каждый чих которого вгоняет старину Хренброкла в нервную дрожь.

— И что с того? — запальчиво возразил Малыш. — Крис, неужели ты и впрямь считаешь, что все живущие-под-горой ходят строем из спальной пещеры в забой, а самостоятельно думать начинают лет в сто пятьдесят и то после соответствующего разрешения главы клана? Проклятье, да у нас политические дрязги почище, чем наверху! Я тебе больше скажу — не раз бывало так, что ваши… порой даже войны были лишь отражением наших баталий.

— Никогда не верил в святых, — сказал Крис. — Ни на земле, ни под землей… а если случится чудо и в небесной канцелярии потеряют ключ от шкафа с перечнем моих грехов, то сильно подозреваю, что и рай меня разочарует.

— Почему же… эльфы…

— Ну, партнер, — укоризненно вздохнул Ханко, — как ты сам только что говорил, «неужели ты и впрямь считаешь»? Открой любую древнюю эльфийскую сагу — и что мы там видим?

— Красоту, — мечтательно отозвался Уин, затем с подозрением покосился на своего собеседника и добавил: — Для тех, кто взял на себя труд познать древний язык.

— Вообще-то, на мой взгляд, там куда больше занудства, — заметил проводник. — Хотя, признаюсь, у меня так и не хватило силы воли пнуть себя под зад и освоить квенья. Но дело даже не в этом. Пусть в переводах и пропадает все эта невыразимая гармония «плетеного» стиха, пусть английский язык не в силах передать и десятой доли оттенков всей игры — я имею в виду другое. Предположим, ты возьмешь любую сагу… скажем «Песню о Камнях» и выбросишь из нее все многочасовые монологи терзающихся главных героев, все бесконечные описания красот и особенностей местности, которые с успехом могла бы заменить одна-единственная карта, всю эту высокую патетику — что останется, по-твоему, в итоге?

— Ничего, — твердо сказал гном. — То, что ты перечислил, как раз и составляет саму суть, становую жилу любой из саг. Их смысл. Это все равно что вынуть из живого существа кости и кровь — что останется в итоге?

— Смотря из какого существа, — ехидно возразил Крис. — Скажем, если ты попытаешься проделать подобную операцию над червяком, он этого даже не заметит. Но я имел в виду несколько другое. Тот, у кого хватит терпения и упорства проделать эту операцию, с удивлением обнаружит, что на самом деле знаменитый шедевр — всего лишь история внутриэльфийских дрязг давно минувшей Эпохи. Слегка припорошенная любовными страстями, не спорю. Но опять же — кто сейчас поручится, что принцесса, чье имя стало нарицательным, и впрямь была самой прекрасной девой королевства или все же она затмевала прочих не блеском красоты, а сиянием короны? Изображений-то, вот досада, не сохранилось. А так — кровавая и грязная история, которую потомки заботливо отмыли, отлакировали и выставили на видное место в дворцовом парке.