– И пистолет чёрный, и морда охранника того же цвета. Один из приятелей Варвара, понятное дело. Хорошо ещё, что без защитного шлема-маски… Вот, они и нарисовались, форс-мажорные обстоятельства. Следовательно, все утренние обязательства – по поводу отсутствия фокусов – аннулируются. Извините, братья-переселенцы. Сами нарвались…

Он подобрал с земли подходящий по размерам булыжник, взвесил его в ладони и тщательно прицелился. До черномазого помощника Ангела, напряжённо-всматривающегося в сторону лагерного плаца, было метров пятнадцать-шестнадцать. Вполне комфортное и удобное расстояние. Но мало было просто оглушить часового. Это надо было сделать так, чтобы клиент – перед тем, как потерять сознание – не успел крикнуть. Или, к примеру, громко застонать.

Бросок, чуть слышный «шмяк», светло-серое тело – вместе с чёрной физиономией, залитой ярко-алой кровью – медленно сползло по кирпичной стене швейной мастерской.

«Неплохо, боец! – похвалил сам себя Лёха. – Не растерял полезных профессиональных навыков. Молодец!»

Подбежав к двери, он поднял с земли чёрный пистолет и, направив его на неподвижное тело, надавил на спусковой крючок.

– Ш-ш-ш, – чуть слышно пропел светло-голубой луч.

«Мол, милых идиотов можно не опасаться, – мысленно перевёл Лёха. – Ладно, продолжаем наши экзерсисы…»

Бесшумно поднявшись на второй этаж, он замер рядом с приоткрытой дверью. За ней располагалось помещение, в котором переселенцы – ежемесячно – проводили рабочие совещания.

– Что же ты, милочка, выёживаешься? – поинтересовался масленый голос Варвара. – Обслужи-ка нас по-быстрому, и все дела. Прояви, так сказать, покорность и лояльность, тебе потом за это непременно воздастся. Например, полноценным продуктовым пайком. Ведь, через сутки другие всё продовольствие перейдёт под мой личный контроль. Захочу – буду кормить. Захочу – не буду… Опусти, милочка, табуретку. Не дури. Поставь её на место и снимай штанишки. И с себя, и с нас. Зачем время терять попусту? Твой белобрысый ухажёр? А мы ему ничего и не расскажем. Зачем, собственно? Правда, милочка, не расскажем?

– Серый волк тебе – грязной твари – «милочка», – отозвался чуть подрагивающий голосок Ванды. – Пархатый, облезлый и бешеный. Его и пользуй, гнида черномазая… А я – бургундская потомственная графиня. Гордая, непредсказуемая и своевольная…

– Своевольная, говоришь? Ха-ха-ха… Баклажан!

– Ш-ш-ш-ш…

«Ванде досталось лазерным лучом, – понял Лёха. – Ладно, ничего страшного. Это не смертельно. Восстановится…»

– Ерунда какая-то, – смущённо забормотал Баклажан. – На эту смазливую сучку луч, похоже, не действует.

– Сам – сучка! Пёс фиолетовый! У меня бабушка ведьмой была. Жду двадцать секунд, после чего напущу на вас Проклятье «мужского бессилия». Время пошло.

– Что будем делать, босс?

– Придётся задействовать грубую физическую силу, – презрительно хмыкнул Варвар. – Посмотрим, как эта нежная аристократка справится с тремя здоровенными мужиками. Доигралась ты, Графинюшка. Доигралась, родная. Не выйти тебе отсюда живой. Потом, вволю натешившись, придётся придушить. Если, конечно, прощенья не вымолишь…

«Луч не сработал из-за того, что бабушка Ванды была ведьмой?», – засомневался Лёха. – «Или же хитрые Ангелы подсунули бракованную и маломощную технику? С них, тихушников, станется. Не стоит, сосёнки смолистые, рисковать… Придётся бить на поражение. Так оно вернее будет. Нынче нам не до слюнявых сантиментов…».

– А-а-а! – отчаянно завизжала Ванда. – Не подходите, гады мерзкие! А-а-а! Помогите! На помощь!

Спрятав пистолет в карман, Лёха распахнул дверь и, принимая боевую стойку, прыгнул вперёд.

Рукопашный бой – на замкнутом пространстве и в профессиональном исполнении – вещь скоротечная. Особенно, если имеет место быть эффект внезапности. Это только в пошлых голливудских боевиках драка длится и длится, занимая собой чуть ли не четверть всего фильма. Мелькают кулаки и ноги, герои, не жалея сил и не ведая жалости, дубасят друг друга. Дубасят, падают, встают, дубасят, падают… Далее – строго по кругу.

Ерунда всё это – для тех, кто понимает, конечно. Десять-пятнадцать секунд, и всё кончено. Ну, максимум тридцать…

Удар, удар, удар, пируэт, блок, удар, удар. Хрипы, хруст, болезненные стоны, тишина.

«Честно говоря, особо и гордиться-то нечем, – выдохнув, мысленно признался Лёха. – Бывший «грушник», отдавший шесть полновесных лет Конторе, замочил трёх штатских мужичков? Подумаешь. Не велика заслуга… Все трое были здоровенными неграми? Это ничего не меняет. Ничего. В том смысле, что в большую мишень – и попадать гораздо легче… Кстати, а Варвар-то, морда президентская, успел-таки ответить разок. Бровь, гадина, рассёк. Ладно, до свадьбы заживёт… Что мы имеем на настоящий момент? Три однозначных трупа. Причём, у Баклажана из спины торчит чёрная рукоятка… Заточка?»

– Откуда ножичек? – осторожно обнимая худенькие женские плечи, спросил Лёха.

– Актриса подарила на прощание, – пряча лицо у него на груди, ответила Ванда. – И, вообще, у нас в ге… в графстве все благородные девушки умеют обращаться с холодным оружием. Мол, старинные благородные традиции.

– Правильные традиции. Очень полезные.

– И-и-и…, – зарыдала девушка. – Мамочка моя! И-и-и…

– Начинается запоздалая истерика? Может, пощёчин надавать?

– Не надо – пощёчин… И-и-и…

– А, поцеловать?

– Целуй…

«Крепкие нервы у девицы, – одобрил Лёха. – А как вы хотели? Потомственная бургундская графиня, как-никак. Благородная, гордая и отважная. Не каждому странствующему идальго – достаётся такая. Такая… Слов нет – какая. Повезло мне. Несказанно – повезло…»

Минуты через три-четыре Ванда успокоилась и, доверчиво заглядывая ему в глаза, спросила:

– А, что мы теперь будем делать? Может, уйдём? Мол, пусть все думают, что злобные негры, поссорившись, сами поубивали друг друга?

– Боюсь, ничего не получится, – возразил Лёха. – Кто-то, наверняка, что-то видел. Кто-то – что-то слышал. Обязательно вычислят. Ни сегодня, так завтра. Вон, у тебя куртка вся испачкана в крови.

– Я постараюсь отстирать. То есть, незаметно отстирать.

– Пожалуй, мы поступим по-другому. Есть у меня одна дельная мысль. Будем, радость моя сероглазая, форсировать события…

Камера была достаточно светлой, просторной и комфортабельной. Но, всё же, лишь тюремной камерой.

«Вернее, камерой предварительного заключения, расположенной в каком-то здешнем изоляторе, – отметил про себя Лёха. – Для различных правонарушителей и прочих подозрительных персон, утративших доверие высокого начальства. Или просто, к примеру, попавших под подозрения в крамоле и ереси… Нас же с Графиней поместили сюда совсем по-другому поводу. То бишь, всё идёт в соответствии с планом. Немного поменяли свой общественный статус, не более того. Но мероприятие происходит в допустимых рамках… Тьфу-тьфу-тьфу! Стук-стук-стук!»

План был совсем нехитрым. Правда – при этом – коварным и изощрённым. Но, что называется, в меру. Без явной подлости и грязного свинства.

Ещё раз окинув взглядом три хладных трупа, Лёха объявил:

– Идём сдаваться епископу! То есть, старательно объясняться, настойчиво извиняться и истово каяться.

– Ты уверен? – засомневалась Ванда. – «В расход» же, наверняка, отправят…

– Не думаю. Они же первыми начали? В смысле, негры?

– Первыми.

– Мы же просто защищали твою девичью графскую честь?

– Защищали. Мою девичью честь.

– Кроме того, мы будем отчаянно интриговать, – загадочно прищурился Лёха. – Причём, по полной программе.

– Это как?

– Как учили – в своё время – в одном профильном заведении. Применяя психологические навыки и шпионские методы… Это, ведь, епископ Альберт лично занимался формированием команды «помощников»? Он самый. А по факту получается, что ошибку допустил. Мол, отобрал совсем не тех людей. Это же выбранные им бойцы – в первый же день новой службы – принялись безобразничать и беспредельничать, меры не зная? Так у нас получается?