Там, в сплошной угольной черноте, жил-трепетал далёкий, малиново-оранжевый факел.

– Это тётка, что чесала языком на площади, пожар накаркала, – неодобрительно покачала стриженой головой Неле. – Наверное, молния ударила в какое-нибудь деревянное строение. Или же просто в сарай с сухим сеном…. Интересно, а почему не слышно ударов городского колокола? Мол: – «Тревога! Пожар!»? Здешнее эхо, оно же очень чуткое…

– Верёвка, надо думать, сгорела, – хмыкнул Лёнька. – А как колокол – без верёвки – зазвенит? Дёргать-то не за что…. Ладно, давайте немного подкрепимся. Типа – на дорожку. Где миски и ложки?

Трапеза прошла в относительном молчании – под усердное сопенье и активный перестук ложек.

– Мы же, недотёпы, забыли про бедолагу Фила, – ставя пустую миску на плоский валун, вспомнил Франк. – Ничего, сейчас я ему отнесу кусок кровяной колбаски…

– Нет леопарда в фургоне, – печально вздохнул Макаров.

– А, где же он?

– Убили.

– Кто?

– Или жестокие стражники. Или жадные монахи. Какая разница? Главное, что враги.

– Как же так? – всхлипнул мальчишка. – За что? Жалко-то как…

– И-а, и-а, – скорбно мотая головой, запечалился Иеф.

– Гав, вау-у-у, – поддержал Тит Бибул.

– Не плачь, Франк, пожалуйста. И вы, братья четвероногие, успокойтесь. Фил отомщён.

– Как же, и-и-и. Так я тебе и поверил. И-и-и…

– Отомщён, – подтвердил Клаас. – Два подлых премонстранта отправились на Небеса. Сам видел. Не плачь.

Тиль принёс из фургончика узел с пожитками, собранными на сеновале, и, сладко потянувшись, объявил:

– Светлеет – прямо на глазах. Небо на востоке уже изрезано густой сетью розовых и алых ниток. Скоро взойдёт солнце. Пора, друзья и подруги, собираться в дорогу…. Значится так. Даю последние ценные указанья…. Вас, уважаемые, – посмотрел на Клааса и Сооткин, – искать, скорее всего, не будут. Подумают, что еретики, приговорённые к смерти, сгорели во время пожара. Ведь, на пепелище найдут два обгоревших тела, украшенные кандалами…. Впрочем, излишне расслабляться не стоит. Уже к вечеру станет понятно, что бесследно исчезли два монаха-премонстранта. Профос и бургомистр подумают следующее, мол: – «Напились и уснули, сукины дети. Прозевали начало пожара, не ударили в колокол, испугались ответственности и ударились в бега. Найти уродов! Найти и доставить на суд праведный…». Во все стороны отправятся конные отряды. Вы, понятное дело, на двух монахов не похожи. А, вдруг, среди участников погони будут люди, знающие вас в лицо? Нехорошая ситуация, право слово, может образоваться…. Поэтому стоит озаботиться элементарным гримом, – ловко развязал узел. – Тебе, угольщик, предлагаю нацепить накладные усы и бороду. А вам, мадам Сооткин, презентую этот пышный рыжий парик и шляпку с вуалью. Это я ещё в Амстердаме прикупил по случаю – в качестве реквизита будущей театральной труппы. Потом, уже ближе к обеду, найдите укромное местечко и слегка смените облики. А у Неле с этим, то бишь, с обликом, уже всё в полном порядке…. Вот, – ткнул пальцем, – богомольная повозка с крепким конём. Продумайте чёткую легенду. Мол, мирные поселяне. Зовут – «так-то и так-то». Проживаете на крохотном хуторе с «таким-то» названием. Направляетесь в «такой-то» город на очередное богомолье…. Возьми, Клаас, эти пятнадцать флоринов. Пригодятся в дороге. Всё, господа и дамы, будем прощаться…

– Как – прощаться? – обжигая Лёньку тоскливым взглядом, спросила-обомлела Нель. – Зачем?

– Затем, деточка. Вам надо следовать в сторону Мейборга, на хутор, где проживает господин Пост. А мы едем – с деловым визитом – в славный город Брюссель. Насквозь разные направления.

– Может, им стоит поехать с нами? – на всякий случай предложил Макаров. – Будут под надёжной защитой и всё такое…

– Увы, не пойдёт, – нахмурился Даниленко. – Мы с Клаасом уже обсуждали этот вариант. И ему, и Сооткин надо хорошенько отлежаться и залечить полученные раны. Обязательно и непременно надо. Здесь, мой друг Ламме, нет антибиотиков. Получить смертельное заражение крови – раз плюнуть. Нас же – в ближайшее время – ожидает неспокойная жизнь. Уже через месяц-полтора, как я планирую, предстоит отплыть к испанским берегам…. Взять с собой только Неле?

– Это исключено, – потупила глаза девушка. – Я не смогу оставить больных родителей. Не смогу…

– Я так и думал. Поэтому, влюблённые голубки, отходите в сторонку и воркуйте. А мы займёмся сборами. Посуду помоем и уберём. Костёр затушим…. Зачем любовь, что так красива и нежна на вид, на деле так жестока и сурова[43]?

О чём, прощаясь, говорили Леонид и Неле?

Стоит ли вам, любезные мои читатели и читательницы, знать про это? Приватная жизнь, как-никак. Она, ведь, не терпит чужих любопытных глаз и чутких ушей.

Впрочем, так и быть. Слегка приоткрою завесу тайны.

Наши Герои говорили – о Любви…

Фургончик остановился среди пасторальных и живописных деревенских строений. Где-то совсем рядом бойко, чисто по-утреннему, чирикали фламандские воробьи.

Лёнька, осторожно переступив через безмятежно-спящего Франка, выбрался наружу и задал вполне закономерный вопрос:

– Где мы? Как называется данный населённый пункт?

– Знаменитое село Уюте. Или же Уккле, как его называют валлоны, – старательно делая наклоны-приседания, ответил Даниленко. – До Брюсселя осталось километров шесть-семь. Не больше. Вон – размытый городской силуэт маячит на горизонте. Шпили всякие торчат.

– Чем же эта занюханная деревушка так знаменита?

– Собственно, пока ничем, – слегка смутился Тиль. – В том плане, что это уже потом, через много-много лет, достославный Шарль де Костер расскажет всему Свету о ней. Мол, именно здесь, в местном трактирчике «Охотничий рог», от души хулиганил легендарный Уленшпигель.

– Как хулиганил-то?

– Ну, если память мне не изменяет, то накормил досыта нищих слепцов за счёт тутошнего жадного священника.

– Эге! – развеселился Макаров. – Писатель-то, похоже, ни капли не соврал. Справа от нас, среди аккуратно-подстриженных кустов боярышника, наблюдается солидное каменное здание, украшенное вывеской – «Охотничий рог». А, вот, и парочка нищих слепцов, облачённых в жуткие лохмотья. Идут-бредут, родимые, отбрасывая уродливые тени. Утреннее солнышко, оно гораздо на такие изысканные шутки…. Первый пилигрим, с широкой чёрной повязкой на глазах, озабоченно постукивает впереди себя палочкой. Второй, с бесформенным войлочным колпаком на голове, надвинутом почти до самого рта, идя следом, держится ладонью правой руки за плечо товарища. Живописные деятели, ничего не скажешь. Лохмотья – блеск сплошной и неповторимый. К нам, кстати, направляются…

– Никакие это и не слепцы.

– А, кто же тогда?

– Кто надо, – хмыкнул Тиль и вежливо поздоровался: – Привет, Людвиг. Доброго здоровья, Томас.

– И-а! И-а! – не пойми и откуда выскочил Иеф.

– Гав! Гав! – радостно сдублировал Тит Шнуффий.

– Здравствуйте, дяденька Уленшпигель. Долгих лет жизни, дяденька Гудзак. Привет, ослик. Привет, Тит Бибул, – хором отозвались оборванные бродяги. – А, как вы нас узнали?

– Богатый жизненный опыт. Ну, и зоркий глаз, понятное дело…. Ваш братец Франк дрыхнет в фургончике. Умаялся, бедолага. Полночи вожжами орудовал, а другую половину учил – в отблесках пламени восковой свечи – всякие и разные роли. А глава семейства ван Либеке, небось, заседает в «Охотничьем роге»? Вместе с Отто?

– Ага, оба там, – снимая с глаз чёрную повязку, охотно подтвердил «слепец», шедший первым.

Под повязкой, естественно, никаких противных бельм и отвратительных язв не обнаружилось. Только тёмно-голубые глаза, точно такие же, как и у Франка.

– Играют роль «подсадных уток»?

– Это точно, играют. Откуда вы знаете?

– Я же говорю, мол, богатейший жизненный опыт. А, где квартирует ваш цирк?