Когда дым рассеялся, то прямо передо мной обнаружился черный ствол карабина, черный же конь, а в седле на нем – Джонни-реб. И конь, и мятежник выглядели крайне удивленными. Ну да я б и сам удивился при виде парня, которому с пяти ярдов пальнули в башку – а он все стоит и падать словно бы и не собирается.

– Мистер Валлентайн, – неожиданно раздался чей-то знакомый голос у меня в ухе. – Не могли бы вы оказать мне одну небольшую услугу.

– А? Чего?

– Если вас не очень затруднит, убейте, пожалуйста, лошадь под этим человеком.

После этих слов южанин, опомнившись, вздернул коня на дыбы – тот пронзительно заржал – и рванул прочь, работая плетью и шпорами за троих живодеров.

Я по-прежнему не понимал, кто со мной говорит, но просьбу на всякий случай решил выполнить. Неторопливо вытащил «Койота» – в этот раз он извлекся без малейшей зацепки, – взвел курок, поймал на мушку бешено развевающийся конский хвост, выстрелил. Еще раз. И еще раз. Он что, заколдованный?!

Лишь после пятого выстрела чертов конь, кувыркнувшись – ей-ей, выглядело так, будто перевернулся через голову! – грянулся оземь. Всадник при этом вылетел из седла и, приземлившись футах в двадцати впереди, так же остался лежать.

Впрочем, нет, не так же. Полминуты спустя конь приподнял голову… неуверенно заржал… встал и побрел в сторону леса – покачиваясь, хромая и время от времени очумело встряхиваясь.

– Отличный выстрел, мистер Валлентайн.

Драу – я наконец-то вспомнил, кто жужжит у меня в ухе, – подошел вплотную ко мне.

– Правда, я просил убить животное, а не наездника.

– А? – тупо переспросил я.

– У нас нет времени на эксперименты в области некромантии, – пояснил Вайт. – Потому я хотел обзавестись пригодным для расспросов пленником.

Только сейчас я заметил, что и поваленная мной лошадь тоже куда-то убрела. А вот реб остался лежать, и выверт его шеи особого повода для оптимизма не внушал. Равно как и тускло поблескивающая рукоять в груди лейтенанта, чуть правее давешней розы в петлице. От гоблина же осталась только голова и еще почему-то рука, все продолжающая сжимать томагавк, – остальное унес на себе взбесившийся конь. Определенно, лошадям в этой стычке повезло больше… но не всем.

Большие влажные глаза Шельмы, казалось, смотрели на меня с немым укором. Пуля угодила ей точно в «звездочку», которая теперь из белой стала темно-багровой.

– Сядьте и снимите шляпу.

– А?

– Хочу взглянуть на вашу рану.

– А-а-а…

Дыра в шляпе была здоровенная – палец в ней проходил только так. И выходил – через вторую дыру. По странному совпадению обе они пришлись на ленту Молли, практически перебив ее, – и я, от греха подальше, снял ее и убрал в карман, клятвенно пообещав сам себе, что при первой же возможности заштопаю и надену обратно.

– Сквозное ранение черепа, но мозг не задет, – продекламировал драу. – Шучу, шучу, не дергайтесь так! Похоже, Валлентайн, у вас есть либо хороший талисман, либо не менее хороший заступник на небесах – пуля прошла по касательной, едва задев кость, так что весь понесенный вами урон исчисляется двумя-тремя прядями волос. А ведь парень был отнюдь не новобранец и стрелял практически в упор… хм, будь вы троллем или, скажем, гризли, я бы решил, что пуля элементарно срикошетила. Так болит?

– Вроде нет…

– Три года назад, – задумчиво произнес Вайт, – на одной вечеринке в Атланте мне рассказывали про схожий случай, но там речь шла о револьвере и вдобавок стрелял орк…[263] – С этих зеленых, – пробурчал я, – станется и по мумаку промазать.

– Возможно. – Драу шагнул назад и принялся старательно вытирать руки платком, ну а я с удивлением осознал, что голова больше не пытается изобразить раскалывающуюся тыкву, да и вообще не болит. Так, ноет слегка, будто неудачно попытался разогнуться в нашем подвальчике… в котором я за первый месяц не шишку – мозоль на затылке натер.

– Если что, я могу один труп уволочь, – сказал я, глядя при этом на гобла. Лучше, конечно, было бы взять его, то бишь ее – для некромантского допроса все тело и не требуется, а нести одну башку не в пример легче. Правда, лейтенант наверняка знает больше… – Или коня ихнего попробовать изловить.

– Нет и нет.

Драу аккуратно спрятал окровавленный платок, достал второй и принялся вытирать лицо, каждым движением смахивая не меньше полуфунта грима.

– Запрячь коня с армейским клеймом – далеко не самая удачная ваша идея, мистер Валлентайн, даже с учетом контузии. Впрочем, я сейчас вообще не уверен, что нам стоит продолжать двигаться к прежней цели.

– В смысле, в гости к Чанселору? – уточнил я. – Э-э… мистер Вайт, а куда же тогда?

Прежде чем ответить, темный эльф закончил стирать грим. Подошел к лейтенанту, наклонившись, рывком выдернул кинжал и лишь затем соизволил обратить внимание на меня.

– Скажите, Валлентайн, – с какой-то странной интонацией спросил он, – как вы относитесь к единению с природой?

– Никак! – честно сознался я.

– Меня удручает эта война. – Старый тролль одним коротким умелым щелчком выбил из трубки горсть пепла. – Ужасно, ужасно. Вот уже почти два года я лишен возможности спокойно приобретать мой любимый вирджинский табачок. О чем только думают эти… – Хаффель Блай, нахмурившись, указал мундштуком в сторону мельтешащих у воды северян, – человеки?

Трой внимал речам старика, затаив дыхание. Отнюдь не из одного лишь почтения – в каждом бугорке на лице Блая таилось куда больше знаний о человеческой цивилизации, чем у всех троллей рода Троя, разом взятых.

– О том, как лучше всего навести понтонную переправу?

– Говоря человеки, я имел в виду нечто более общее. – Хаффель аккуратно вставил мизинец в трубку и медленно начал поворачивать ее. – Счищаю нагар, – поймав недоумевающий взгляд Троя, пояснил он. – Я перепробовал кучу хитрых штучек и могу с полным на то правом заявить: лучше собственного ногтя это ничем не сделать. Все остальное – это лишь быстрый или очень быстрый способ испортить хорошую трубку. А хорошую трубку из настоящей турецкой пенки найти са-авсем не просто.

– Вот как….

– Да, именно так.

Не торопясь набив трубку вирджинским табаком, тем самым, над проблемами закупки которого старый тролль так сокрушался полминуты назад, Блай спрятал табакерку в поясной карман, добыл из его соседа огниво…

– Так вот, – продолжил он, выпустив в сторону Троя два кольца дыма подряд. – О чем, бишь, я…

– Ты говорил про нечто более общее.

– Именно! Я хотел пояснить, мой юный товарищ: говоря человеки, я подразумеваю не только горстку людей, находящихся в пределах нашей видимости. Но и всех, – возвысил голос Хаффель, – всех представителей данной расы, принимающих участие в этой бестолковой возне под названием Гражданская война. Хэ! Посмотрел бы на них малыш Джорик.

– Кто?

– Малыш Джорик. – Блай выдохнул еще одно кольцо. – Люди называют его Джорджем Вашингтоном, но для меня-то… для меня он всегда будет просто маленьким Джориком. Помню, в ночь перед Саратогой он пришел ко мне… знал, что во всей армии хороший табак остался лишь в моей табакерке. Да-а… в ту ночь мы с ним сидели рядом, в точности как сейчас – с тобой. У него была вересковая трубка, ага… а у меня, – старый тролль с нежностью провел пальцем по изгибу мундштука, – у меня уже имелась моя красавица. Тогда, конечно, цвет у нее был совсем другой…

– И о чем же вы говорили в ту ночь?

– Говорили? – удивленно повторил тролль. – Зачем? Я же говорю, Джорик пришел, потому что лишь у меня остался хороший табак, настоящее зелье. Немного, да…

Как уже было сказано, в каждом бугорке на лице Блая таилось куда больше знаний о человеческой цивилизации, чем у всех троллей племени Троя. Проблемой являлось то, что Хаффель вовсе не желал говорить о людях. Зато про табак и трубки – вернее, о преимуществах пенковой трубки над всеми прочими – он был готов рассуждать сутки напролет.