— Проклятье, — пробормотал Мигер, вскидывая трубу. Удаляющиеся точки и впрямь были теми самыми гоблинами, которые совсем недавно гарцевали на вершине этого холма. И они мчались во весь опор, не жалея своих мустангов.

Капитан озадаченно покрутил головой. К его удивлению, поблизости не обнаружилось броненосной эскадры, чьи рассекающие траву тараны были, по мнению Мигера, тем немногим, что могло бы заставить почуявших запах крови гоблов столь отчаянно удирать. Затем он поднял голову вверх — но и пара пушистых белых облачков ничуть не походила на стаю драконов, готовых сорваться в смертоносное пике.

Невероятно… Произошедшее с ними было столь же невероятно, словно папское помилование еретику, к костру которого уже подносили факел, — вещь, возможная теоретически, но не записанная ни в одном из освещавших историю человечества письменных источников.

— Проклятье, — повторил Мигер. — Что ж их могло так напугать?

— Земля дрогнула, — неожиданно сказал разведчик.

— Что?

— Земля дрогнула, сэр, — повторил кавалерист. — Вы, на коне, этого, наверно, не чувствуете, но я-то… вот, опять! Слышите?

— Гул, как будто тролль сваю для моста забивает, — задумчиво сказал ирландец, складывая трубу. — Но какого… чтоб меня черти взяли!

За четыре года службы в Пограничье Мигеру часто доводилось видеть стада бизонов, насчитывающие десятки тысяч голов. Пару раз попадались такие, которые он без особых натяжек мог бы назвать стотысячными. Рассказы же о бизонах, сбивающихся на Великой Равнине в миллионные стада, он считал досужими байками, авторы которых путали нули с донышками опрокинутых ими стаканчиков виски.

Сейчас он уже так не считал.

Появившаяся на противоположном конце долины серая масса была похожа на перекрашенное море. Она стремительно стекла вниз по склонам — туда, где продолжало поблескивать ощетинившееся штыками каре 69-го полка. Темно-синий квадрат дрогнул, расплываясь… грохнул залп, второй… захлебывающийся треск «гатлинга» на миг перекрыл мощный гул копыт… а потом серая волна захлестнула его.

— Ухо-о-одим!

Команда была лишней — оставшиеся кавалеристы уже поравнялись со своим командиром. Стоивший на земле разведчик взлетел в седло, не придержав коня и не коснувшись стремян, на полном скаку. Мигер, стиснув зубы, дождался, пока на вершине появится вороная кобыла Линды и лишь затем послал своего гнедого в галоп.

— Выдержишь?!

— Да! — выкрикнула девушка, пригибаясь к гриве. — Не думай обо мне! Присмотри за профессором!

Выполнять этот приказ ирландец, разумеется, не собирался, но одного бегло брошенного взгляда он Моргенау все же удостоил. Тот держался на удивление неплохо — должно быть, дыхнувшая жаром в спину смерть способна научить большему, чем сотня высокооплачиваемых инструкторов верховой езды. Правда, профессор даже и не думал управлять бешено мчащимся конем, да и нужды в этом не было — несущуюся следом Костлявую лошади чуяли ничуть не хуже своих седоков.

Оглянувшись, ирландец тоскливо отметил, что расстояние до серой массы увеличивается очень медленно… просветов не видно, ни слева, ни справа… хотя…

— Вправо! — выкрикнул он. — Всем держать правее!

Одна из мчавшихся впереди лошадей вдруг на полном скаку грянулась оземь — то ли подвернула ногу, то ли угодила копытом в нору луговой собачки. Мигер начал было придерживать гнедого — но к поднимавшемуся кавалеристу уже развернулись сразу трое его товарищей.

Медленно, дюйм за дюймом, ярд за ярдом, смерть разжимала свои ледяные объятия — и, наконец, клацнув напоследок: «Оревуар!», отвернулась, решив заняться подсчетом уже имеющейся добычи.

— Ну, — осведомился я. — Что предложишь, партнер?

Малыш Уин медленно опустил свою подзорную гляделку и резким щелчком превратил ее в подобие стаканчика для виски.

— Тут я пас, — сообщил он. — Твой ход, партнер.

Прежде чем ответить, я еще раз оглядел расстилавшуюся перед нами равнину. Гладкая, словно поверхность стойки бара, равнина, полторы мили до ближайшего укрытия — и добрых пять миль, если мы попытаемся обойти эту чертову сковородку.

— По правде говоря, — сказал я, — не могу предложить для решения данной проблемы ничего лучше старой доброй тактики сержанта Краули — первое отделение бежит, второе прикрывает.

— Себе ты, надо полагать, отведешь роль первого? — уточнил Малыш.

— Угадал, — кивнул я. — Зато ты, «черный король» и наши серые друзья вполне сойдете за второе.

Уин встал, старательно отряхнул плащ и неожиданно зевнул.

— На самом деле, — задумчиво сказал он, закончив зевать, — я бы предпочел пойти сам.

— Положа руку на сердце, партнер, — я кивнул на продолговатый чехол, — кто из нас двоих лучше управится с этой игрушкой?

— Я неплохо управляюсь со многими игрушками, — отозвался гном. — Впрочем, тебе виднее. Проводник — ты, партнер.

— Вольно, рядовой, — улыбнулся я. — Разрешаю выйти из строя и закурить!

— Слушаюсь, сэр, — невозмутимо отозвался Уин, извлекая очередную сигару.

— О'кей. Тогда я пошел.

— Один вопрос, партнер, — остановил меня Малыш. — Как ты уже знаешь, дистанция «черного короля» — тысяча ярдов. Это хорошо для любой винтовки, но до тех холмов — полторы мили.

— Что ж, — я пожал плечами, — тогда ты будешь прикрывать меня, сколько сможешь.

— А потом?

— Если наступит «потом», — я поправил оружейный пояс и расстегнул ремешок с кобуры «тигра», — я повернусь и побегу назад так быстро, как только сумею. До того рубежа, где ты будешь в состоянии попасть в мишень размером с всадника.

— Хороший план, — серьезно кивнул гном.

На самом деле я сам удивлялся той настойчивости, с которой отстаивал право подставить голову под оркские томагавки. Вызываться добровольцем не в моих правилах — служба в рядах федеральной армии отучила меня от этой привычки.

Возможно, дело было в том, что мне уже давно не попадалось попутчика, которому не требовалось поминутно вытирать сопли и менять пеленки. Или в исходящей от него ауре уверенности в своих силах.

Как бы там ни было, я легко — насколько позволяли увязающие в песке сапоги — сбежал со склона и неторопливо зашагал к расплывающимся в полуденном мареве холмам.

Странно — столь благодушно-идиотской убежденности, что со мной ничего не случится, я не испытывал с того самого дня, когда шагал по устланному телами полю под Питсбургом.

Даже когда из-за холмов показались темные фигурки, быстро превратившиеся в десяток всадников, это чувство не поколебалось даже на унцию.

Гоблины. Вероятно, сбродный отряд — мало того, что выряжены кто во что горазд, так еще боевая раскраска разная. Они неторопливо — ну да, куда я от них денусь — рысили навстречу мне. Ярдов за пятьдесят кони перешли на шаг, а за столько же, но уже футов дружно остановились, и их всадники уставились на меня черными зрачками ружейных стволов.

Наверное, их тоже сбило с толку мое спокойствие — вряд ли им попадался прежде человек, который, стоя под прицелом десятка стволов, разглядывает их, словно надоедливых мух. Может быть. Я так и не узнал этого наверняка, потому что в тот миг, когда один из гоблов оторвал голову от приклада и разинул пасть, у него на лбу появился третий глаз.

Полукровка стрелял просто невероятно быстро — прежде, чем первый убитый им гоблин начал валиться вниз, вторая пуля буквально смела его соседа с коня. Третий гобл лишился скальпа — вместе с находившейся под ним частью черепа.

Только после этого до гоблинов начало доходить, что происходит нечто неладное — но я уже успел достать «тигра» из кобуры и даже дотащить его до уровня живота.

Все кончилось очень быстро. Лишь трое гоблов успели выстрелить, и только одну из выпущенных ими пуль с большой натяжкой можно было счесть опасной — ту, что обдала мои сапоги песком.

Я опустил револьвер, подошел к телу второго убитого мной гоблина, пинком перевернул его на спину, пригляделся повнимательнее — и длинно, затейливо выругался.