– Заранее благодарю тебя, о добрейший из добрейших, – дурашливо залебезил Тиль. – Чтобы мы без тебя делали? Спасибо, щедрый дяденька, огромадное.

– Всегда – пожалуйста, клоун. Обращайся, если что…

К началу спектакля всё уже было готово. То бишь, актёры, облачённые в нужные костюмы, залезли в шатёр и терпеливо дожидались команды дворецкого.

– Тесновато здесь, – принялась ворчать Гертруда. – Набились – как норвежские селёдки в бочонке. Я уже пропотела вся. Гудзак, отодвинься, пожалуйста, в сторонку. От тебя, упитанного, жаром так и пышет…. Ну, и когда же нам дадут отмашку?

– Судя по всему, уже скоро, – пообещал Тиль, наблюдавший за текущей обстановкой через узенькую щель между входными створками-полотнищами шатра. – Слуги распахивают окна, указанные господином дворецким. Расставляют стулья и кресла…. Ага, появились человеческие лица. И мужские, и женские. Важные и ухоженные – до полной и бесконечной невозможности. Парики всевозможных расцветок, кружевные воротники, нестерпимый блеск брильянтов и прочих самоцветов…. Готовьтесь, соратники. Будьте начеку…

– Дамы и господа! Сейчас вашему высокому вниманию будет предложен спектакль – «История не в меру ревнивого гентского графа Герерда по прозвищу – «Дьявол». Занимательная и поучительная…», – торжественно известил бас ван Тролля. – Автор пьесы – всем вам известный Тиль Уленшпигель…. Начинайте, комедианты!

Они и начали.

Графа Герерда (по версии Шекспира – Отелло), очень смуглого лицом, играл, естественно Даниленко. В первом акте он очень сильно переживал, что графская жена родила чернокожего ребёнка. Ну, очень сильно: читал, хватаясь ладонями за голову и сердце, монолог о женском коварстве и вероломстве, пил пиво прямо из кувшина, бил посуду, раздавал тумаки слугам, подвернувшимся под горячую руку, и так далее.

«Кто же из зрителей является принцем Оранским?», – приникнув к щели между входными полотнищами шатра, гадал Лёнька. – «Все мужские лица, выглядывающие из окон, выглядят весьма важно и значимо…. Наверное, вон тот, усатый. Почему именно он? А у него кружевной ворот, плотно охватывающий длинную шею, оранжевого цвета. Да и на чёрном камзоле имеются узкие оранжевые вставки…».

– Эй, Ламме, не спи, – толкнула его в спину Герда. – Твой выход. Уленшпигель уже нервничает.

Макаров играл князя Оранского, дальнего родственника и лучшего друга бедолаги Герерда, прибывшего в Гент с частным визитом.

– Что поделать, если у Тиля пробудилась такая буйная фантазия? – пробормотал Леонид и вышел на сцену.

– Ты пришёл, Оранский, мой дружище! – возликовал Герерд-Даниленко. – Тебя мне, видно, Бог послал! Подскажи, посоветуй, образумь!

Лёнька и принялся – советовать и подсказывать. То бишь, уговаривать расстроенного графа не совершать фатальных и непоправимых ошибок. Мол, на всё воля Божья, а милосердие – высшая добродетель истинного католика. Ну, и так далее…

Поуговаривал минуты три-четыре, да и вернулся обратно в шатёр, уступая место другим актёрам.

Спектакль начал набирать обороты. Герерд, ещё немного посомневавшись, простил супругу (в роли Дездемоны – Франк ван Либеке). Фламандские дворяне Родриго (Людвиг ван Либеке), и Яго (Томас ван Либеке), недолюбливающие Герерда, начали строить всяческие козни. Более того, они наговорили старику Брабанцио, отцу Дездемоны (Ян ван Либеке), кучу разных гадостей про безвинного графа. Потом, естественно, начался всеобщий переполох, мол, к мирному Генту подплывает огромная эскадра кровожадных скандинавских викингов. Лёньке снова пришлось выходить на сцену и давать мудрые советы…

На этом участие Макарова в спектакле и завершилось. Он вернулся в шатёр и уселся на холщовый узел с какими-то невостребованными театральными костюмами.

Сидел себе, размышлял о своём и краем уха прислушивался к происходящему на сцене, улавливая только отдельные – знакомые и полузнакомые – фразы:

– И кинулась на грудь страшилища, чьё лицо смуглей, чем у араба. Вселяющего страх, а не любовь…

– Я ей своим бесстрашьем полюбился. Она же мне – сочувствием своим…

– Мне этот дурень служит кошельком и дармовой забавой…

– Все вы в гостях – картинки. Трещотки дома, кошки – у плиты. Сварливые невинности с когтями. Чертовки в мученическом венце…

Потом, естественно, сильный шторм разметал ладьи викингов в разные стороны, и началось народное гулянье. К заговорщикам Родриго и Яго присоединилась Бианка (мадам Герда). Была разыграна немудрёная шутка с носовым платком.

– Ты перед сном молилась, Дездемона? – донеслось со сцены.

– Финал приближается, – подмигнул Лёнька Яну. – Скорей бы. Надоела мне эта низкопробная бодяга. Аж, с души воротит.

– А мне понравилось, – не согласился глава семейства ван Либеке. – Очень занимательная и поучительная история. Ревность – неверная и коварная подруга…

Заканчивался последний акт пьесы. Со сцены долетали финальные реплики: – Граф убил свою жену! Люди, сюда…

– Как терпит небо? Какой неописуемый злодей…

– Убийца низкий. Погибла девочка с несчастною звездой. Я собственной рукой поднял и выбросил жемчужину…

Раздались жиденькие аплодисменты.

– Актёры, на сцену! – велел бас дворецкого. – Выходите на поклон!

Они послушно вышли.

Уже через полминуты аплодисменты стихли, а человеческие лица – из окошек – исчезли.

– Аристократия высокородная. Что с неё взять? – презрительно передёрнула плечами Герда. – Никакого представления о вежливости…. А, что мы будем делать дальше?

– Как минимум – дождёмся мистера ван Тролля, – сообщил Тиль. – Он должен нам передать ещё тридцать полновесных флоринов. А также проводить на кухню. Типа – трескать, урча от удовольствия, господские объедки…

Приоткрылась одна из дверей, ведшая в покои дворца, и во внутреннем дворике появился упомянутый дворецкий.

– Что такое? – забеспокоилась Гертруда. – Почему, уважаемый, я не вижу в ваших изнеженных ладонях тяжёленького кожаного кошелька? Или там, к примеру, бархатного? Неужели наш скромный спектакль не понравился его Высочеству?

– Понравился, понравился, – поспешил успокоить Тролль. – Просто принц Оранский хочет лично вручить заслуженный гонорар. Вы, Уленшпигель и Гудзак, входите в эту дверь и поднимайтесь на второй этаж. Свернёте направо. Его Высочество ждёт вас в Голубой гостиной…. Теперь по остальным лицедеям. За мной, цирковые голодранцы. Отведу вас, так и быть, на дворцовую кухню. Поедите от пуза, отдохнёте, попробуете хорошего вина…

«Голубая гостиная» оказалась вовсе и не голубой, а самой обыкновенной. Высокие белые потолки с изысканной лепниной, наборной паркет, стены, обшитые прямоугольными панелями морёного дуба, массивная средневековая мебель, тусклые венецианские зеркала. Узкие стрельчатые окна не способствовали идеальной освещённости помещения, поэтому в гостиной – на специальных деревянных подставках – наличествовали три зажжённые масляные лампы.

Да и принц (по прозвищу – «Молчаливый»), оказался совсем и не молчаливым. А, наоборот, очень даже разговорчивым.

«Своё нестандартное прозвище Вильгельм Оранский получил, надо думать, за особую манеру вести беседу», – решил Лёнька. – «Говорит сугубо короткими и рваными фразами. Причём, с разноразмерными паузами. То с короткими, то с длинными…. Вообще-то, судя по всему, дяденька он положительный. То бишь, вполне разумный, вменяемый и адекватный. Немного, разве что, манерный. Так, ведь, принц крови. Мать его…. А на меня, морда усатая, почти и не сморит. Всё с Сёрёгой общаются. Горячо обсуждают всякие исторические и географические перипетии, связанные с суверенным французским княжеством – «Оранж»…. Не, так не пойдёт. Разве можно относиться к честному человеку – как к пустому месту? Несогласный я на такое невежливое обращенье…».

Макаров помялся-помялся, да и спросил у принца напрямик, мол: – «Чем заслужил такое непочтительное отношение? Когда, ёлочки зелёные, успел оттоптать любимый мозоль? А, ваше Высочество?».