Княжеский адъютант Глебушка (хлыщ прилизанный), вывел их — прежним путём — на улицу, где уже безраздельно властвовала «белая» питерская ночь. Вернее — по причине облачно-хмурого неба — светло-сиреневая.

Под тускло-жёлтым фонарём, закреплённом на высоком чугунном столбе, стояла стандартная садовая скамья, рядом с которой чутко бдили-дежурили два бравых «камуфляжника» с короткоствольными автоматами наперевес, а на скамейке сидел страшный человек: лицо — сплошной багрово-пурпурный синяк без ноздрей, тёмно-бурая одежда, на совесть иссечённая безжалостными кнутами, руки — без кистей, небрежно перебинтованные кровавыми бинтами.

— Ой, кто это? — непроизвольно схватилась ладонями за щеки впечатлительная Ванда.

— Приятель графа Петрова, — ехидно хмыкнул «прилизанный хлыщ». — Насквозь бывший приятель, я имею в виду.

— И как это прикажете понимать, уважаемый? — нахмурился Егор. — Шутка такая?

— Отнюдь, сиятельный граф. Отнюдь…. Неужели, не узнаёте этого человека?

— М-м-м…. Признаться, нет…

— Это же — Матвей Заболоцкий, из мелкопоместных дворян Рязанской губернии. Ваш прежний соратник и сподвижник по «Клубу патриотической российской поэзии». А также конкурент по славе пиитской, так сказать. Кумир столичной молодёжи женского пола…. По вашему же доносу полуторамесячной давности и арестовали, мол: — «Сплошное подозрительное вольнодумство и полное отсутствие искреннего почтения к исконно-русским святыням, традициям, обычаям и ценностям…». Арестовали и допросили. В полном соответствии со строгими профильными инструкциями. Всё, естественно, подтвердилось. На сто процентов из ста. Вольнодумец и потенциальный революционер. Сука гнилая и скользкая, выражаясь напрямик…. Теперь выявленный ворог дожидается попутного автотранспорта, следующего до ближайшего железнодорожного вокзала. Далее — суровые казахстанские урановые рудники…. А вам, Егор Андреевич, огромное спасибо — за бдительность проявленную…

— А руки? Зачем ему отрубили кисти рук?

— Чтобы ничего гадкого и богопротивного написать больше не смог. Никогда и нигде. А урановую руду на ленту транспортёра, как известно, можно и культями усердно нагребать-сбрасывать. Был бы недремлющий кнут рядом.

— Главное оружие настоящего поэта — это слово живое, — негромко пробормотала Ванда. — Живое, нетленное и пророческое. Зачастую, и импровизационное. А бывает — и в виде песни.

— Сейчас, графиня, и проверим — данную философскую сентенцию, — пообещал княжеский адъютант. — Послушаем, что этот недоносок законченный нам споёт. Гнида…

Он неторопливо — мягкой кошачьей походкой — подошёл к скамейке и, почти без замаха, резко ударил опального поэта кулаком правой руки в солнечное сплетение.

Заболоцкий слетел со скамьи, упал на землю, неловко скрючился, болезненно подогнул колени к груди и, широко раскрыв рот, обессиленно захрипел:

— Ах-ррр… Хр-ррр…

«Много ли нахрипишь — с отрезанным языком», — внутренне поморщился Егор. — «Только короткий ярко-алый «пенёк» жалобно подрагивает в чёрной и почти беззубой дыре рта. Жалобно и отчаянно подрагивает. Беззащитно, безо всякой надежды на лучший исход…».

Хрипящий рот закрылся. Глаза, обезумившие от боли и страха, потухли и остекленели. Тело, судорожно дернувшись на прощанье несколько раз, неподвижно застыло.

— Государственный преступник умер, — бестрепетно потрогав указательным пальцем шею поэта, равнодушно объявил один из «пятнистых» автоматчиков. — Собаке — собачья смерть…

Они расселись по машинам и отправились домой, то бишь, в фамильную усадьбу графов Петровых.

«Как нехорошо получилось-то — с этим Матвеем Заболоцким», — мысленно терзался Егор. — «Нет, Лёха, Ванда, Хан и Лана знают, что донос на несчастного пиита написал, вовсе, и не я, а мой здешний «аналог». Но — Аля? Что она подумает? Вдруг, начнёт презирать и отвернётся? Мол: — «Муж оказался пошлым стукачом и законченным подлецом…»? Действительно, нехорошо получилось, так его и растак…».

Но эти его опасения не подтвердились. То есть, оказались напрасными и насквозь-надуманными.

Въехав за ворота усадьбы, машины остановились, и пассажиры выбрались наружу.

— Разбредаемся в разные стороны, — велела Александра. — Вам, господа и дамы, в правое крыло. Надеюсь, не заблудитесь? Тогда всем — спокойной ночи…. Милый, сделай-ка руку крендельком, ухвачусь ладошкой — умаялась слегка. Следуем в спаленку супружескую…

Они поднялись по каменной винтовой лестнице на второй этаж и, пройдя по правому коридору порядка пятидесяти метров, остановились перед солидной тёмно-аметистовой дверью морёного дуба.

«В этом Мире очень много фиолетового, а также иных, близких к нему цветов и оттенков», — уже привычно прикоснувшись к дверному полотну ладонью правой руки, отметил Егор. — «Даже утреннее небо здесь не ярко-голубое, а нежно-нежно-сиреневое. Индивидуальная местная особенность такая, не иначе…».

Дверь послушно приоткрылась, а после того, как они вошли, предупредительно закрылась. Тут же под потолком вспыхнули — приятным светло-лиловым светом — несколько длинных продолговатых плафонов.

«Ну, и ничего же себе!», — подумалось. — «Какой, блин горелый, шикарный будуар! Натуральный будуарище — из дамских любовных романов…. Кроватка — самый настоящий сексодром под кроваво-красным балдахином. По стенам развешаны картины и картинки — откровенно-игривой направленности. Навевает, однако…. А, вот, икон нигде не видно. Оно и понятно: религиозные предметы-атрибуты и безудержный супружеский секс — плохо сочетаются друг с другом. Неплохо, ей-ей, сказано, мол, «безудержный супружеский секс». Даже очень хорошо…».

— Милый, что с тобой? Задремал? — ловко освобождаясь от бордового офисного костюма, поинтересовалась Александра. — А я-то думала, что утренний плотский напор будет решительно продолжен…. Ах, да, ты же у нас ранен. Надо, конечно же, повязки переменить. Переменим, дело нехитрое, тем более что и аптечка в прикроватной тумбочке имеется…. Предлагаю следующий вечерне-ночной распорядок. Немного плотских отношений. Отдых. Перевязка ран. Потребление горячительных напитков из буфета. Новый комплекс постельных процедур…. Как тебе, Егорушка?

— Принимается — без вопросов и с удовольствием…

Всё так и было: секс, перевязка, употребление наливок-настоек, вновь — разнообразный секс. Но…

«Похоже, что Аля чем-то озабочена», — в момент очередного перерыва-отдыха решил Егор. — «Нет, так-то она активна, увлечена и получает от процесса однозначное удовольствие. Но думает — время от времени — о чём-то совсем другом…».

— Что-то случилось, любимая? — помявшись с полминуты, спросил Егор. — Какая-то ты нынче…э-э-э, слегка заторможенная.

— Выполняю супружеский долг без должного рвения? — смущённо улыбнулась жена.

— Не то, чтобы. Просто, такое впечатление, иногда мысленно «улетаешь» куда-то далеко…. Рассматриваешь какую-то проблему?

— Это точно, рассматриваю. Проблему…

— Серьёзную? — нахмурился Егор. — Даже более важную, чем наши с тобой…э-э-э, интимные отношения?

— Ну, не знаю, — неопределённо пожала белоснежными точёными плечами Александра. — Странная постановка вопроса…. Понимаешь, плотские отношения — вещь, безусловно, приятная. Но, вместе с тем, привычная и где-то даже обыденная. А дело, которое нам вскоре предстоит сладить, к разряду простых не отнесёшь. Вот, и ломаю голову.

— Какое — дело сладить?

— Ну, как же. Необходимо выкрасть из Императорского ангельского училища малолетнего Ивана Ивановича Степного?

— Необходимо, спора нет.

— Причём, по-умному и без следов?

— Да, именно так Великий князь и выразился, — подтвердил Егор. — Без следов…. А что?

— А то, что Константин Петрович Романов — очень дальновидный и многоуровневый человек. То есть, опытный и талантливый стратег. И этот его совет — мол, выкрасть, — и не совет вовсе.