ВЕСНА Сквозь березняк летит весна — как смел ее разгон! — вся в одуванчиках, сияет колесница. Березы отдают приветственный поклон, зеленых мотыльков полным-полны косицы. Весна на ельник глянула — и вот на каждой ели теплится огарок. На луг взглянула — в мураве цветет, синея нежно, облако фиалок. Едва не проскочила в спешке сад, но тпру! — и к липе вожжи прикрутила. А яблони еще в сугробах спят — саму весну снежком припорошило. Вон девочка присела на порог. И шепчет ей весна с такою тихой лаской, как если бы в губах подснежник робкий дрог: «Привет тебе от солнца, златовласка!» В соломе кровли ласточки лепечут, и синие огни на оперенье блещут. МАРТОВСКАЯ ПАНОРАМА Опять кто-то синий бредет через бор. Морозу не можется — вывихнул ногу. По сумеркам тенями полнится двор: синеют в окне и струятся к порогу. С межи жаворонок взлетел в облака: нанижет и тут же рассыплет монисто. Но аист поднимет — с его сюртука стекает блистание струй шелковистых. К реке на тележках скользят ручейки. Во льду начинает потрескивать тихо, и ухает глухо в глубинах реки: открыл половодье подводный владыка. У баньки сидит снеговик, на плечо метлу уронил да и сам покривился. На баньку ему б покоситься еще — но угольный глаз по щеке покатился. А юность не знает, куда ей спешить, — нестись бы за каждою облачной стаей! — и ночью, чуть веки успеет смежить, все словно крыла за спиной вырастают… СЕРАЯ ЛАЧУГА Чуть вышел над крышею месяц двурогий, присела белесая тень на пороге и дует в дырявую кость, как в дуду, — так горькие грешники стонут в аду… А в темной лачуге мучительно спят: то сводит суставы, то кости болят, закупорил горло задушенный вздох — и хочется крикнуть, да рот пересох!.. Кто мельницу крутит во тьме чердака? Кто давит рукою на брус потолка, покуда петух не прокличет свой час, не вспыхнет в лачуге оранжевый глаз?… Лишь возле дитяти — порхание птах, звезда — в изголовие, солнце — в ногах. МОЛИТВА Пускай не страждет твердь, когда ее топчу, не знает мук цветок, вплетаемый в венок. Пусть чистый ключ от горечи не плачет в глуши ночной! Пусть на земле не будет ни одной души больной и на свету — незрячей! ГРАНИЦЫ Не стану отрицать границ меж недоступным и доступным. Но тщусь глухую тьму страниц пронзить познанием минутным. Мой дух, томясь такой тоской, не раз перелетал границы, куда бредущему с клюкой и за сто лет не дотащиться. До этих далей на веку не дохромаешь в мерном шаге — они даются смельчаку внезапно, в огневой отваге. Вам у границ застрять, слепцы! Но ваших выгод не отъемлю в быту, где голый практицизм ногой нащупывает землю. А я пчелою вознесусь над льдом границ — к цветам вселенной. И не беда, коль заблужусь и не вернусь в мой улей бедный. ВОЗВРАЩЕНЬЕ Так вот что все исканья означали! — лишь возвращенье, полное печали, к истоку Жизни, к Свету, что извечен, которым огонек моей души засвечен. Так вот в чем заключается познанье: сгорел и сгас — печаль воспоминанья! И совершенства высшая примета — лишь память темноты о миге света. ФИАЛКА За космами елей, в полдневной тиши, где моет прозрачный ручей голыши да с овцами дремлет пастух у ракит, — лиловый бесенок на солнце сидит. Он мал и тщедушен, он юн, как весна, и шерсть на хвосте никому не страшна Проказник пришел поиграть на опушку — слегка пощекочет да выпустит мушку. Вдруг, лист прошлогодний взметнув до небес, промчался по лесу взаправдашний бес. «Quos ego!» [4] — воскликнул он, к городу мча, и задал бесенок за ним стрекача: несется по ельнику наискосок, как ветром гонимый лиловый платок. Свалилась лиловая туфелька с пятки. Поднять бы, да где там — летит без оглядки! По той же опушке подпасок идет. «Гляди-ка! — кричит он. — Фиалка цветет!» |
