5 Тут я задумался немного: «Что это за Парнас такой?» И напрямик пошел дорогой, Запасшись толстою клюкой. Прошел верст девять той дорогой. Вдруг вижу я — гора стоит; Под той горой народу много, Как будто ярмарка кипит. Прошел поближе — что за лихо: Народ все чистый, господа! Кто голову сломя, кто тихо, Все лезут на гору. Беда! Как в синагоге, крик несется, Готов один другого съесть, Кто побойчей — вперед суется, Чтоб на гору всех раньше влезть. 6 И все с собою тащат книжки, Аж пот с иных ручьями льет, Тот, рукописи взяв под мышки, Сильнее всех в толпе орет: «Полегче, братцы! Не душите Вы фельетон мой и «Пчелу», А самого меня пустите И не держите за полу! Не то я прикажу газетам Облаять вас на целый свет, Как Гоголя запрошлым летом, — Ведь я ж редактор всех газет!» Смотрю и вижу: это сивый, Короткий, толстый, как кабан, Плюгавый, дюже некрасивый, Кричит, как ошалелый, пан. Мешок его, на плечи вздетый, Полным-полнехонько набит. Он тащит книжки да газеты, — Как коробейник он на вид! Товарищ рядом с ним идет, Тащить он книжки помогает, А сам грамматику несет, Что в наших бурсах изучают. 7 Все что-то разом зашумели, Народ раздался в два конца, И, словно птицы, пролетели Четыре добрых молодца. Вид был у этих не таковский: Сам Пушкин, Лермонтов, Жуковский И Гоголь — быстро мимо нас Прошли, как павы, на Парнас. Ну, словом, много тут народу Взлезть норовило на Парнас. Немало и панов и сброду, Как и на свете, здесь у нас. Промеж людей и я толкался, Чтобы протискаться силком. Вот наконец-таки пробрался И лезу в гору прямиком. 8 Долез. Гляжу: двор с хатой новой — Обыкновенный панский двор. Кругом него забор еловый, Надежный, не пролезет вор! А на дворе том свиньи ходят, Бараны, козы бродят, спят. И боги, знать, хозяйство водят, Раз держат столько поросят. Мальцы парнасские швыряют, В орлянку дуясь, медяки, А если деньги проиграют, Так лупят просто на щелчки. Полез к богам я в дверь той хаты… И — охти мне! — ни дать ни взять, Толкутся боги, как солдаты В казарме — и не сосчитать!» 9 Тарасу черт-те что сдается. Он словно в кабаке сидит: Кто трубку курит, кто смеется, Кто песню про себя бурчит. Глядит: на лавочке тачают Швецы богиням башмачки, Богини у корыт — стирают Богам рубахи и портки. Сатурн, тот, лыки размочивши, Усердно лапти подплетал: Немало по свету бродивши, Лаптей он уйму истоптал. Старик Нептун развесил сети, Шесты готовит для острог; При нем его, как видно, дети — Дырявый чинят неводок. 10 Вот Марс дерется с Геркулесом, А Геркулес, что твой медведь, В утеху старому Зевесу Ловчится — как бы Марса взгреть. Зевес же, не слезая с печи, Кафтан под голову подмял И, грея старческие плечи, Все что-то в бороде искал. У зеркала — знай вертит задом И мажет маслом волоса Да нос белит себе помадой Венера — девица-краса. Амур, тот с девками балует, Да так, что просто смех берет. То он украдкой поцелует, То с головы платок сдерет, То вдруг на гуслях заиграет, То нимфам песню запоет, То глазом этак поморгает, Как будто он кого зовет. 11 Вот затряслася вся гора: Зевес на печке шевельнулся, Зевнул, и смачно потянулся, И гаркнул: «Есть давно пора!» Пригожая девчина Геба Горелки в чарки налила И, каравай пудовый хлеба Принесши — бряк серёд стола! Вот со всего собрались неба, Как тараканы возле хлеба, Уселись боги вкруг стола, И лакомые яства Геба Таскать из печи начала. 12 Сначала подала капусту, Потом со шкварками кулеш, Крупеню, сваренную густо, На молоке, — бери да ешь! Кисель со сливками студеный; Из каши сало аж текло, Да и гусятины пряженой Изрядно каждому пошло. Как принесла она колбасы, Блинов овсяных в решете, — Так захотелось есть Тарасу, Что забурчало в животе. Тянуть горелку боги стали, Из бочки в чарки так и льют; Подвыпив, песни заорали, — Все, словно в кабаке, поют. Такие Бахус пел припевки, Что невозможно повторить; И даже застыдились девки, — Такое стал он разводить. Зевес так сильно нахлестался, Что носом землю чуть не рыл, Глаза прищурил, и качался, И словно что-то говорил. Хоть не мое то, правда, дело, Любил — тут нечего скрывать Он грешное потешить тело И на досуге погулять. |
