Нет, не по мне высокие деянья,
Себя прославить ими — не дано…
Что может быть печальнее стремленья
Великое содеять — и не мочь
Наималейший совершить поступок!
Еще недавно думал я, что делом
Великим удивить способен землю,
А вот теперь постиг наверняка,
Что ни к чему такому не пригоден
И вовсе ни к чему не приспособлен.
Бывало, думал — воинскою славой
В сражении с врагом себя покрою,
И что же? В первом же бою с врагами
Бежал я, устрашася смерти: так
Ничтожный раб от плети убегает.
Я испугался, что умру внезапно,
Не совершив замышленного мною,
И несказанный страх понес меня
От поля грозной битвы той далече,
И после я пришел в себя не скоро.
Я клял себя, я поносил себя,
Я сам себя стыдился — но напрасно:
Того, что сталось, не вернуть. Позднее
Задумал я поэзией заняться;
Но самая же первая поэма
Моя всех рассмешила: вскоре я
Увидел сам, что и к тому не годен.
За прочее я далее и не брался:
Я знал конец, еще не начиная…
И к первым опасениям моим,
Что я, ничтожный, обречен забвенью,
Добавилась отныне жажда мести.
Кому — не знаю: не богам Олимпа,
Ведь в них не верю я; не прочим людям,
Ведь знаю я, что люди неповинны;
Но все не затихает жажда мести
За то, что я ничтожен, — как огонь,
Она палит и не дает покоя.
А мысль — свершить великое деянье —
Не гаснет тоже, грудь мою сжигая…
Как поступить мне? Что свершу теперь
Я, ни к чему на свете не способный?
Ужель стерплю, чтоб вечность тем досталась,
Кто, может быть, о ней не помышляет,
Кто, может быть, и жизнь считает долгой?
Ха, ха!.. Такому, кто и не жил вовсе,
Достанется навек хвала людская?
Бессмертны, да! Кронион! Гера! Феб!
И Артемида! — все они бессмертны,
Хоть вовсе не жили, а Герострат,
Который ни во что их не вменяет,
Он — эфемера, однодневка. Даже
Храм этот, память давних заблуждений,
Бездушное творение таких,
Как я, ничтожных, жалких однодневок,
И тот переживет чреду столетий
И будет выситься, когда мои
Истлеют кости и сотрется имя…
О, страх какой! Мешается мой разум…
Неужто ничего?…
Нашел! Нашел! Не добродетелью себя прославлю:
Пусть небывалое досель злодейство
Мое навеки имя сохранит:
И каждый, содрогаясь в лютом страхе,
Пусть повторяет имя: Герострат!
Пусть деды, повествуя после внукам
О том, что было, скажут: это он,
Безумец Герострат… Но к делу! К делу!
Храм, тот, который строили годами,
В который столько сил вложили люди
И времени, и золота вложили,
Который украшением земли
И славой стал бессмертною богине, —
Прекрасный храм, святыню всех народов
Я уничтожу вдруг в одну минуту.
Все спят окрест. Никто не помешает…
Сейчас же я…
(Подбегает к храму и высекает огонь.)
Огонь, вот кто поможет
Мне совершить задуманное. Что ж,
Сжигай скорей надменное строенье;
Пускай оно в осколки разлетится,
Рассыплется. Ужасным разрушеньем
Свое навечно сохраню я имя.
(Поджигает храм.)
Все сделано. Теперь никто не сможет
Остановить мой замысел ужасный.
Горит! Горит! О, как зарокотало!
Ха! ха! ха! ха! Благая Артемида!
Спаси свой храм. Ну, что же не спасаешь?
Ведь ты всесильна, ты бессмертна даже,
А Герострат — ничтожное созданье.
Ха! ха! Легко же я твое величье
Ничтожеством своим переборол!
Ага! Шипит! Ха! ха! ха! ха! Пускай!
Пускай сильнее разгорится. После,
Когда и камня целого не станет,
Я выйду, имя объявлю свое.
Ха! ха! ха! ха! Зачем не знал я прежде,
Что так легко навеки стать бессмертным?
Ведь даже время с именем моим
Расправиться не властно и не сможет.
И там, где будут вспоминать героев,
Там вспомнят и безумца Герострата.
(В храме поднимается шум и беготня.
Гасят огонь.)
Что, гасите? Нет, опоздали вы:
Не погасить моей извечной славы!
Она бессмертна! Слышите? — бессмертна!!
