ГЛУПЫЙ СУДЬЯ Жил кадий на свете, почтенный судья. Однажды он книгу прочел Бытия. И притча одна, повторенная вслух, Смутила судьи незатейливый дух: «Кто длиннобород, но мала голова, Неумным того почитает молва». Наш кадий подумал: «Беда велика, О, срам, я имею черты дурака, Два признака глупости! Праведный бог». В ту ночь на мгновенье заснуть он не мог, А утром, чуть в дверь ученик постучал, О притче учитель ему рассказал. Но тот возразил: «О достойный имам, Себя не печаль по таким пустякам. Всевышнему слава, ты мудр и богат, Коран изучил и блюдешь шариат. Хоть внешность — я тоже наслышан о том Иные мужи сочетают с умом, Но смысла я в этом не вижу ничуть!» Наш кадий вновь книгу решил развернуть И снова, ту притчу прочтя до конца, В себе обнаружил приметы глупца: «Меня утешал лизоблюд-ученик, Затем что малец к подхалимству привык. Но я изучил роковые листы И должен избыть две позорных черты. Мала голова, но обитель ума, Ее увеличить поможет чалма». Огромный сумел навертеть он тюрбан, И стала башка, как большой барабан. С одной без ущерба расправясь чертой, Наш кадий покончить решил с бородой. «Отныне я стану короткобород И глупым никто меня впредь не сочтет!» Презрения полон судья к бороде, А ножниц, на грех, не сыскалось нигде. Он сунулся к лампе зажженной тогда — И пламенем рыжим взялась борода. Рукою лицо заслонить он не смог, Едва не ослепший, он брови обжег. На красном и голом лице, посмотри, Как крупные сливы, блестят волдыри. А что с бородою? Сгорела дотла. Так глупость судью до беды довела. СЛУЧАЙ С МЕДЖНУНОМ Меджнуна встретить путнику пришлось, Печали пленник, он собаку нес. И, ничего не видя впереди, Он шел в слезах, прижавши пса к груди. То лапы собачонке он лобзал, То мокрый нос любовно целовал, Так говоря: «Лохматый, верный друг, Ты исцеляешь тайный мой недуг. Да буду жертвой я собачьих ног — Ты преступал возлюбленной порог. Рабом очей горящих стать вели — Ты созерцал достоинства Лейли. Лай днем и ночью, пес, не умолкай, Бальзам для сердца — твой свирепый лай. Шерсть источает амбры аромат, Клыки, как жемчуг, ласково блестят. Семь отроков тебе я в жертву дам, Такого пса в раю не знал Адам!» Меджнуну путник молвил: «О, глупец, Ты человек, создания венец, Так унижаться перед псом — позор!» Вздохнул Меджнун, слезами полня взор: «Любить мне шелудивца надлежит, Он двор Лейли надежно сторожит. Счастливчик-пес, ему большая честь, Он у порога милой может есть. Беспечно спать, свернувшись колесом. Зачем творец меня не сделал псом? Различье наше лишь в одном, внемли, Я псу служу, а пес слуга Лейли!» УПРЕК МЕДЖНУНУ Однажды Меджнуну невежда заметил: «Вот ты осмеял всех влюбленных на свете, Красавиц, что Лейли прекрасней бесспорно, По-твоему, в сердце лелеять зазорно? А так ли уж Лейли мила и прелестна? Ведь есть и прелестней, мне точно известно!» Меджнун не сдержал невеселого вздоха: «Ты в деле любви, как я вижу, не дока! Почтенный, на Лейли взглянуть ты попробуй Моими глазами затем, чтоб до гроба Ты помнил, как лик ее гордо сияет, Какой он божественный свет излучает! И ты, ослепленный божественным светом, Узнаешь, что Лейли прекраснее нету! Лишь к Лейли одной мое сердце стремится, Она — среди роз богоравных — царица, Я к ней устремляюсь — к земной, настоящей, Святая любовь — мой напиток пьянящий! Не будь на невежество ты обреченным — Мой ум не казался б тебе помраченным, Есть истина в мире обмана и праха, Ей имя — любовь, ты служи ей без страха! Ты тоже, Сеид, суете не поддайся, Все брось и любовью одной наслаждайся!» ОТВЕТ МЕДЖНУНА «Есть ночь и день. Что лучше, мне скажи?» — Таков к Меджнуну был вопрос ханжи. «Ты окосел от трезвости, бедняк! Конечно, ночь! От веку было так! Почти как «Лейли» слово «лейл» звучит, А «лейл» есть ночь. Кто ж с днем ее сравнит?» «О благородный! — снова вопрошал Его ханжа. — Ты весь Коран читал?» «Конечно, весь — о, муки школьных лет! И суру «Ночь» я знаю, друг аскет!» «Какая ж сура лучше всех других?» «Все та ж, «Ва-л-лейл», о, ночи славный стих, Знай, вежливости бедный родничок, Я суры этой помню каждый слог!» |
