Пообдумав все, она собралась с духом, утерла слезы и вдруг увидела под ногами листочек, блиставший так ярко и светло, словно он был из золота. Она вскочила, побежала к соседке-еврейке, показала ей находку. Соседка подтвердила, что это золото, и выложила ей за него два увесистых талера. Все горести были забыты. Таких денег бедная женщина еще никогда не держала в руках. Она побежала к булочнику, купила булок и масляный крендель, и еще баранью ногу для Стефена, ведь он вернется вечером, голодный и усталый после долгого пути. Как запрыгали малыши, когда мать принесла им такой необычный завтрак!
Покормив детей, она опять пошла в хлев, чтобы узнать, отчего околела скотина, и придумать, как скрыть это от мужа, хотя бы на время. Каково же было ее удивление, когда она заглянула в кормушку и увидела там целый ворох золотых листьев! Если бы она знала греческие легенды, она поняла бы, что ее любимцы умерли смертью царя Мидаса. Она заточила кухонный нож, разрезала козам животы и нашла в их желудках слипшиеся комья золота.
Она осознала, что ей привалило неисчислимое богатство. Ей стало не по себе, сердце начало колотиться, замелькали мысли, что делать с сокровищами: запереть в ларе? закопать в погребе? Ей уже мерещились воры и грабители, а пуще всего она опасалась, что Стефена одолеет жадность и он все заберет себе, а она с детьми опять станет нищей. Она думала-думала и решила обратиться к священнику.
Деревенский священник был защитником и покровителем всех притесняемых женщин. То ли по его добросердечию, то ли по склонности ко всему женственному, но слабый пол был у него в особенной чести, и он не терпел, чтобы неотесанные супруги тиранили его духовных дочерей, накладывал в таких случаях на домашних деспотов строгое наказание и в семейных конфликтах всегда брал сторону женщин. Случалось ему приструнить и угрюмого Стефена.
Поэтому женщина пошла к своему духовному утешителю, рассказала ему без утайки свое приключение с Рюбецалем, рассказала, как она обнаружила в стойле сокровища, которые она захватила с собой. Пастырь перекрестился, слушая об этих чудесах, порадовался счастью бедной женщины и стал думать, что бы ей посоветовать, чтобы она безбоязненно и открыто могла вступить во владение богатством и алчный супруг не присвоил его.
Подумав хорошенько, он предложил такой план: «Я сочиню письмо, в котором говорится, что твой брат, давно ушедший в чужие края, находился в Индии на венецианской службе и там умер, а в завещании отказал тебе все свое состояние с тем, чтобы деньги хранились у деревенского священника, а пользоваться ими могла бы лишь ты одна. Я не прошу у тебя никакой награды, но не забудь поблагодарить святую церковь и сделай добрый вклад в ризницу». Женщине очень понравился такой выход, она горячо поблагодарила священника, а он в ее присутствии скрупулезно взвесил золото, положил в церковную сокровищницу, и женщина с легким сердцем направилась домой.
Рюбецаль был по-своему не меньшим женским покровителем, чем добродушный пастырь, но с одной разницей: если священник отличал весь женский род, потому, как он говорил, что к нему принадлежала святая Дева, то Дух ненавидел все женское племя из-за одной девицы, которая когда-то его перехитрила и убежала от него, заставив считать репу, но для одной отдельной женщины он всегда мог сделать исключение и взять ее под защиту. Насколько храбрая крестьянка своими взглядами и поведением заслужила его симпатию, настолько он был рассержен на ее грубого супруга. Ему захотелось сыграть со Стефеном такую шутку, чтобы тому было и страшно, и больно, и отомстить таким образом за добрую и любящую женщину, а заодно и приструнить его, чтобы отныне он слушался жену, а она бы при желании могла его попрекать. И Дух полетел над горами и долами, над дорогами и перекрестками, где проходили путники из Богемии, приглядываясь к каждому страннику с ношей за плечами.
Конечно, тяжело нагруженный Стефен не мог пройти незамеченным. К вечеру в поле зрения Духа попал крепкий бодрый человек с объемистой ношей за спиной, звучавшей при каждом его шаге. Рюбецаль обрадовался, что добыча наконец-то идет ему в руки, и приготовился устроить такой подвох, чтобы превзойти самого себя. Запыхавшийся Стефен почти перешел горы, осталось одолеть последний перевал, а там дорога пошла бы уже под гору, к родным местам, поэтому он спешил достигнуть гребня. Но подъем был крутой, а ноша тяжелая. Не раз ему пришлось устраивать передышку, подперев корзину суковатой палкой, чтобы чуть уменьшить ее вес, и вытирать пот, крупными каплями катившийся со лба. Напрягши последние силы, он достиг наконец верха горы. Оттуда широкая утоптанная тропа вела к подножью. Посреди дороги лежал спиленный еловый ствол, а рядом стоял высокий пень с ровной, как стол, поверхностью. Кругом зеленела трава и цвели цветочки. Этот вид так разнежил усталого путника, так поманил отдохнуть, что он сбросил с плеч тяжелый короб, водрузил его на пень, а сам устроился в тени на мягкой травке. Отдыхая, он прикинул, сколько чистого дохода принесет на этот раз его товар, а если он не даст семье ни гроша, – потому что работящая жена и так добудет детям на пропитание, – то ему должно будет хватить денег на покупку осла. Представив себе, как он нагрузит тяжелую ношу на осла, а сам налегке пойдет рядом, он с удовольствием расслабил натруженные плечи и размечтался еще пуще. Потом я вместо осла куплю лошадь, думал он, будет у меня на конюшне стоять вороной, и тогда уж надо будет купить поле, чтобы выращивать овес. Где одно поле, там и два, и четыре, со временем обзаведусь наделом, а глядишь, и имением, и уж тогда позволю Ильзе справить себе новую юбку…
Но тут Рюбецаль закрутил вокруг пня вихрь, мгновенно опрокинувший короб, и хрупкий товар разлетелся на тысячу осколков. Для Стефена это был гром среди ясного неба! Ему показалось, что одновременно с эхом, несколько раз повторившим звон разбитого стекла, вдали послышался издевательский хохот. Оглянувшись вокруг, он обнаружил, что и пень, и бревно исчезли, и догадался, чьи это проделки. «Эй, Рюбецаль, – закричал он в бессильной ярости, – что ты вредничаешь, что я тебе сделал, зачем ты отнимаешь у меня последний кусок хлеба, добытый потом и кровью! Негодяй, приди и убей меня, раз ты уничтожил все, что я имел!» Но Рюбецаля не было ни видно, ни слышно.
Пришлось обездоленному Стефену собрать осколки, чтобы в стеклоплавильной хижине дали ему за них пару стекол для возобновления торговли.
С глубокими вздохами стал Стефен спускаться с горы, строя планы, как ему возместить ущерб и возобновить торговлю. Ему вспомнились козы, которых жена любила не меньше, чем родных детей, и у него возник замысел: не заходить домой и не рассказывать о своей неудаче, а среди ночи прокрасться в сарай, отвести коз на рынок и продать, на вырученные деньги обзавестись новым товаром, а жену потом обругать и даже побить за то, что не укараулила коз.
Придя к такому решению, несчастный владелец битого стекла спрятался в кустах возле деревни и терпеливо ждал полуночи, чтобы обокрасть самого себя. С двенадцатым ударом он ступил на воровской путь, перелез через низкие ворота и с бьющимся сердцем вошел в козий хлев. Против обыкновения, хлев был не заперт, это удивило его, но и обрадовало, так как в этой небрежности он увидел некое оправдание себе и своим действиям. Но хлев оказался пустым и необитаемым, в нем не ощущалось теплого дыхания живых существ. Сначала он испугался, что его опередили неведомые воры, – ведь несчастье никогда не приходит одно. Он опустился на холодную солому и предался мрачным мыслям о том, что и последняя попытка возродить свой промысел не удалась.
Хлопотливая Ильза, вернувшись от священника, стала готовить к приходу мужа замечательный ужин; свою лепту внес и духовный пастырь, пообещавший прислать кувшинчик хорошего вина, а там, за дружеской пирушкой, сообщить Стефену о внезапном богатстве жены. Весь вечер Ильза смотрела в окно, поджидая, не идет ли Стефен, в нетерпении выбегала за околицу и все больше волновалась, что его так долго нет. Она легла спать поздно, полная беспокойства, не прикоснувшись к ужину, и долго не могла уснуть.
