И опять налетел порыв ветра и унесся с колпачком Конрадика вдаль, так что тот должен был за ним долго бегать, а гусятница тем временем преспокойно расчесывала и плела свои косы – и старый король все это наблюдал из своей засады. Никем не замеченный, вернулся он домой, и, когда вечером гусятница пригнала гусей с пастбища, он отозвал ее в сторону и спросил, почему она все это так делает? «Этого не смею я вам сказать, – отвечала гусятница, – не смею я никому на свое горе пожаловаться, потому что я поклялась об этом молчать – не то придется мне жизнь потерять». Но король настаивал и продолжал допрашивать и все же ничего от нее не мог добиться. «Ну, – сказал он, – если уж ты мне ничего сказать не хочешь, так вот поделись своим горем с этою железною печкой». Да на том и ушел. Тогда влезла королевна в железную печь, стала плакать и жаловаться, облегчила свое наболевшее сердце и сказала: «Вот сижу я здесь, бедная, всеми покинутая! Хотя я королевна по рождению, а коварная служанка силой заставила меня скинуть мое королевское платье и заняла мое место у жениха, между тем как я стала гусятницей и теперь вынуждена справлять всякую черную работу. Кабы знала то моя матушка, у нее сердце с горя разорвалось бы» А старый-то король тем временем стоял наверху, у самого устья трубы, прислушивался и слышал все, что она говорила. Выслушав ее, он вернулся опять в ту же комнату и приказал ей выйти из печки. Он велел одеть ее в королевское платье – и надивиться не мог ее красотою. Затем позвал король своего сына и открыл ему, что приехала к нему не его невеста, а ее служанка и что девушка-гусятница есть его настоящая невеста. Молодой король был радешенек, увидев, какая у него невеста красавица и умница, и по поводу этого открытия затеял большой пир, к которому и пригласил всех своих друзей и близких. На первом месте за столом сидел жених, и королевна сидела по одну его руку, а служанка – по другую и настолько была ослеплена, что не могла узнать королевну в ее блестящем наряде. Когда все попили, и поели, и повеселели, старый король задал служанке загадку: «Чего бы достойна была служанка, которая так-то и так-то обманула свою госпожу». Затем, изложив перед всеми историю королевны, потребовал, чтобы служанка сказала, какой приговор следует произнести над такой обманщицей? Выслушав короля, служанка сказала: «Такая обманщица достойна была бы того, чтобы раздеть ее донага, посадить в бочку, убитую гвоздями; а в ту бочку впрячь двух белых коней, и на тех конях катить ее из улицы в улицу в бочке до самого места казни». Король же сказал: «Эта обманщица – ты сама, и произнесла ты свой собственный приговор, над тобой его и исполним». И когда этот приговор был исполнен, молодой король женился на настоящей королевне, и правили они своим королевством долго и мирно.

У одного крестьянина был сын, ростом с мизинчик, и нисколько не рос, и много лет сряду ни на волосок не вырос. Задумал однажды крестьянин в поле выехать пахать, а малютка-сын и говорит ему: «Батюшка, я хочу с тобою в поле». – «В поле? – сказал отец. – Нет, уж лучше дома оставайся; ты там ни на что не пригоден: того и гляди еще потеряешься». Тут начал малютка плакать, и, чтобы унять его плач, отец сунул его в карман и захватил с собой. Выехав в поле, отец опять вынул его из кармана и посадил в свежевзрытую борозду. В это время из-за горы вышел громадный великан. «Видишь ли ты там этого верзилу? – сказал отец и, желая на всякий случай пристращать ребенка, добавил: – Вот он придет да и возьмет тебя». А великан лишь переступил два шага – уж и очутился рядом с бороздою. Осторожно поднял он малютку двумя пальцами, внимательно его осмотрел и, ни слова не сказав, унес его с собою. Отец был при этом, но от страха не мог произнести ни звука; он счел своего сына погибшим и навек для него утраченным.

Великан снес малютку домой и стал кормить его; и вот малютка стал расти и крепнуть, как все великаны. По истечении двух лет великан пошел со своим воспитанником в лес, желая испытать его силу, и сказал ему: «Вытащи-ка себе из земли дубинку». Мальчик оказался уже настолько крепким, что вырвал молодое деревце из земли с корнями. Но великан подумал, что это надо лучше делать, вернул его опять домой и еще два года держал его у себя. При вторичном испытании его силы возросли уже настолько, что он мог вытащить из земли старое дерево. И это показалось великану еще недостаточным; он кормил его еще два года и, когда потом пришел с ним в лес и сказал: «Ну-ка вырви теперь себе порядочную дубину», тот шутя вырвал толстейший дуб из земли, так что треск кругом пошел. «Ну теперь довольно с тебя, – сказал великан, – теперь ты выучился!» – И повел его обратно на то поле, с которого его унес. Отец юноши стоял на том поле за плугом; молодой великан подошел к нему и сказал: «Видишь ли, отец, каким твой сын молодцом стал?» Крестьянин перепугался и стал отнекиваться: «Нет, ты мне не сын, не надо мне тебя – ступай себе». – «Ну, конечно же, я твой сын; пусти меня поработать – ведь я могу пахать так же, как ты, и даже, пожалуй, еще лучше тебя». – «Да нет же, нет, ты мне не сын, и пахать ты тоже не можешь – пойди ты от меня». А между тем из опасения этого великана он покинул плуг, отошел от него и присел в сторонке. Тогда юноша принялся за плуг и надавил на него одною рукою; но напор был так силен, что плуг глубоко ушел в землю. Крестьянин не мог на это смотреть хладнокровно и крикнул ему: «Коли хочешь пахать, не напирай так сильно, не то испортишь все дело». Юноша же отпряг лошадей, сам впрягся в плуг и сказал: «Ступай себе домой, батюшка, да прикажи матушке приготовить какой-нибудь еды побольше, а я тем временем вспашу все поле». Пошел отец домой и заказал жене приготовить сыну поесть; а юноша вспахал на себе все поле в две десятины величиною, а затем точно так же впрягся в две бороны зараз и взборонил все поле. Окончив эту работу, он пошел в лес, вырвал два дуба с корнями, положил их на плечи да привесил на них спереди и сзади по бороне и по лошади и понес все это, словно охапку соломы, к родительскому дому. Когда он пришел во двор, мать не узнала его и спросила: «Кто этот страшный, громадный человек?» Муж сказал ей: «Да это сын наш». – «Нет, уж никак же не сын – такого большого у нас не было; наш был маленький». И давай кричать сыну: «Ступай прочь, нам тебя не надобно». Юноша на это ничего не сказал, поставил лошадей в стойло, задал им овса и сена, все как следует. Все справивши, вошел он в комнату, присел на скамейку и сказал: «Матушка, мне бы теперь поесть хотелось – скоро ли будет у тебя готово?» Она сказала: «Сейчас!» – и внесла два большущих блюда, полнешеньки, – ими она с мужем дней восемь подряд были бы сытехоньки! А юноша очистил их один, да еще спросил у матери, нет ли у нее еще чего-нибудь в запасе? «Нет, – отвечала мать, – тут все, что у нас есть». – «Да это меня только разлакомило: мне этого мало». Не решилась мать ему противоречить, поставила на огонь полнешенек котел свинины, и, когда свинина сварилась, мать внесла котел в комнату. «Наконец-то перепадает мне и еще пара крошечек!» – сказал юноша и весь котел опорожнил один; но и этого оказалось недостаточно для утоления его голода. Вот и сказал он: «Батюшка, вижу я, что тебе меня не прокормить; сделай ты мне железный посошок настолько крепкий, чтобы я его о колено переломить не мог, – так я и пойду по белу свету счастья искать». Отец был этому очень рад, запряг пару коней в повозку и привез от кузнеца железную палицу такой длины и толщины, какую могли свезти его кони. Юноша упер в палицу колено и – ррраз! сломал ее, как прутышек, надвое и отбросил в сторону. Впряг отец две пары коней в повозку и привез на них палицу еще длиннее и толще первой. Сын и эту переломил о колено, отбросил и сказал: «Батюшка, эта мне не годится; запрягай коней побольше, привези мне палицу потолще». Впряг отец четыре пары коней в повозку и привез такую большую и толстую палицу, какую четыре пары лошадей на себе свезти могли. Взял ее сын в руки, тотчас отломил от нее сверху кусок и сказал: «Вижу, батюшка, что ты не можешь мне добыть такого посоха, какой мне нужен, а потому и не хочу долее у тебя оставаться в доме».