Снилось ей, что она со страхом идет в гору по узкому проходу между больших скал; стебли колючих и ползучих растений цеплялись ей за ноги, дождь хлестал ее в лицо, а ветер развевал ее длинные волосы. Когда она поднялась на высоту, ее взору представилась совсем иная картина. Небо было голубое, воздух теплый, почва спускалась мягким скатом, и среди зеленой лужайки, усеянной пестрыми цветами, стояла опрятная хижина. Она пошла к этой хижине, отворила дверь и видит – сидит там седая старуха и приветливо ей кивает. В это самое мгновение несчастная женщина проснулась… День уж занялся, и она тотчас решилась последовать указанию своего сновидения. Она с великим трудом поднялась в гору – и все кругом было точно так, как она ночью во сне видела. Нашла она и хижину, и старуху в хижине. Та приняла ее ласково и усадила на стул. «Ты, верно, пережила большое несчастье, – сказала старуха, – потому что пришла посетить мою одинокую хижину». Несчастная женщина со слезами рассказала старухе, что с ней случилось. «Утешься, – сказала старуха, – я тебе помогу. Вот тебе золотой гребень. Погоди, пока взойдет на небе полный месяц, тогда ступай к пруду, садись на берегу его и расчесывай твои длинные черные волосы этим гребнем. Когда же расчешешь, то положи его на берегу – и увидишь, что произойдет».

Вернулась бедняжка от ведуньи, но время до наступления полуночи тянулось очень медленно. Наконец светлый круг месяца выплыл на небе, и она вышла к пруду, села на берегу его и стала расчесывать свои длинные черные волосы золотым гребнем; а расчесав, положила его около самой воды. Вскоре после того в глубине пруда зашумело, поднялась среди пруда волна, подкатилась к берегу и унесла с собой гребень. Прошло ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы гребню погрузиться на дно, как водная поверхность раздвинулась и голова егеря показалась над нею. Он не говорил, но печально посмотрел на жену. В то же мгновение набежала другая волна и покрыла голову егеря. Все исчезло – пруд снова лежал в берегах своих, спокойный по-прежнему, и только полный лик луны отражался в нем.

Безутешно вернулась бедная женщина домой, и сновидение вновь указало ей путь в хижину старухи. Вторично отправилась она туда и стала жаловаться ведунье на свое горе. Старуха дала ей золотую флейту и сказала: «Обожди до полуночи и тогда возьми эту флейту, садись на берегу пруда, сыграй на ней хорошенькую песенку, а затем положи флейту на песке – увидишь, что случится».

Женщина все исполнила, что ей старуха сказала. И едва только флейта очутилась на песке, как зашумело в глубине: поднялась волна, набежала и унесла с собою флейту. Вскоре после того из воды выставилась уже не только голова егеря, а он весь поднялся до пояса. Он радостно простирал руки к жене, но набежала другая волна и укрыла его под собой.

«Ах, что мне в том, что я моего милого вижу на мгновение, чтобы вновь его утратить!» – сказала несчастная. Тоска вновь наполнила ее сердце, а сновидение в третий раз привело ее в дом старухи. На этот раз ведунья дала ей золотую самопрялку, утешала ее и сказала: «Не все еще выполнила; обожди, пока наступит полнолуние, возьми самопрялку, напряди полную шпульку, а когда окончишь, поставь самопрялку у самой воды – и увидишь, что будет».

Все так и было выполнено. Едва показался полный месяц, она понесла золотую самопрялку на берег пруда, усердно пряла на ней до тех пор, пока не заполнила всей шпульки льняною пряжей. Когда же самопрялка была поставлена на берегу, зашумело еще сильнее прежнего в глубине, большая волна набежала на берег и унесла самопрялку. Затем в струе воды поднялся из пруда весь егерь, быстро выпрыгнул на берег, схватил жену за руку и побежал. Но они еще не успели далеко убежать, как весь пруд вздулся со страшным шумом и с необычайною силою покатил свои волны в поле, вслед за бегущими. Они уже видели неизбежную смерть перед глазами, когда несчастная женщина в ужасе стала взывать о помощи к ведунье, и та в тот же миг превратила их – ее в жабу, а его в лягушку. Воды пруда никак не могли их утопить, однако же разлучили их и разметали в разные стороны.

Затем воды стали сбывать постепенно, и оба супруга, опять выбравшись на сушу, возвратились вновь к своему человеческому образу. Но ни один из них не знал, где остался другой; они очутились среди чужих людей, которые даже не знали их отчизны. Их отделяли друг от друга высокие горы и глубокие долины. Из-за пропитания они вынуждены были пасти овец и много лет сряду должны были гонять свои стада по полям и лесам; и сердца их были исполнены печали и тоски по родине.

Когда однажды весна снова явилась на земле и егерь и жена его одновременно выгнали стада свои в поле – случай заставил их встретиться. Он первый увидел чье-то стадо овец на отдаленном склоне горы и погнал свое стадо в том же направлении. Они сошлись в одной долине, не узнали друг друга, однако и тому уже радовались, что не были по-прежнему одинокими. С того дня они ежедневно пасли стада свои рядом: говорили они между собой немного, но у них было легче на душе. Однажды вечером, когда полный месяц катился по небу и овцы уже улеглись на покой, пастух вынул из сумы флейту и сыграл на ней прекрасную, хотя и грустную, песню. Закончив песню, он заметил, что пастушка горько плачет. «О чем ты плачешь?» – спросил он. «Ах, – отвечала она, – точно так же светил месяц, когда я в последний раз эту самую песню играла на флейте, и из-под воды пруда показалась голова моего милого». Он посмотрел на нее, и у него словно чешуя с глаз спала – он узнал жену! И в то время как он в нее вглядывался, а месяц ярко освещал его лицо, и она его узнала. Они обнялись, поцеловались – и были ли они счастливы, об этом нечего и спрашивать.

Портной и золотых дел мастер шли как-то вместе путем-дорогою и однажды вечером услышали, уже после заката солнечного, отдаленные звуки музыки, которые доносились все явственнее; она звучала как-то странно, но очень весело, так что они позабыли даже об усталости и быстро пошли далее. Месяц уж высоко поднялся на небе, когда они достигли холма, на котором увидели много маленьких людей – мужчин и женщин, – которые, взявшись за руки, весело и радостно кружились в общей пляске, при этом и пели они премило – это-то и была та музыка, которую еще издали слышали наши путники. Среди их хоровода сидел старик, немного поболее всех остальных человечков; он был одет в пеструю одежду, и седая борода покрывала грудь его. Оба путника остановились в изумлении и стали смотреть на пляску. Старик кивнул им, пригласил войти внутрь хоровода, и маленькие люди охотно впустили их в свой круг. Золотых дел мастер был горбат и, как все горбатые, очень бодрился – он вступил первый; портной сначала как будто немного побаивался и держался в сторонке, но, увлеченный общим весельем, решился последовать за товарищем внутрь круга. Круг тотчас сомкнули, и маленькие люди опять принялись петь и продолжали свою пляску с большим увлечением. Старик же взял широкий нож с пояса, отточил его, и, когда тот оказался уже достаточно острым, старик стал вглядываться в пришельцев. Тем стало страшно, но у них немного было времени на раздумье: старик сначала ухватил золотых дел мастера и с величайшей быстротою обрил ему волосы на голове и бороде; то же самое произведено было и с портным. Однако же они совершенно оправились от испуга, когда старик, покончив свою работу, ласково потрепал их по плечу, как бы желая выразить этим, что они хорошо поступили, не оказав ему никакого сопротивления. При этом он указал им пальцем на кучу углей, лежавшую в стороне, и знаком истолковал им, что они должны этим углем набить себе карманы. Оба они повиновались ему, хотя и не знали, на что им могли пригодиться угли; а затем они пошли далее по дороге, чтобы отыскать себе ночлег. Когда они опустились в долину, колокол соседнего монастыря пробил полночь – мигом смолкло вдали пение; все исчезло, и холм, освещенный ярким сиянием месяца, опустел.