Однажды петух сказал своим курам:

– Отправляйтесь-ка на кухню и склюйте со стола хлебные крошки. Наша хозяйка ушла в гости.

– Нет, мы не пойдем, ответили куры. – Если хозяйка узнает, нам достанется от нее.

– Она ничего не узнает, – возразил петух. – Давайте, полакомьтесь, а то она не дает нам ничего вкусного.

– Нет-нет, никогда! – закудахтали куры. – Не пойдем никуда!

Но петух не отставал от них и не давал им покою, пока они не вспорхнули на стол и не стали клевать хлебные крошки. Тут хозяйка вернулась домой, быстро взяла скалку, согнала кур со стола и устроила им хорошую взбучку.

Когда куры оказались во дворе, они стали жаловаться петуху:

– Разве ты не видишь, что с нами стряслось, стряслось, стряслось? – кудахтали они.

– Разве я не знал, не знал, не знал? – со смехом ответил петух.

И они разошлись в разные стороны.

Один богач устроил своей жене пышные похороны и оставил у нее на пальце драгоценное кольцо с алмазом. Жадный вор заметил это и ночью вернулся на кладбище, чтобы раскопать могилу, вскрыть гроб и снять кольцо с пальца бедной женщины. Однако кольцо сидело плотно, и ему пришлось тянуть и выкручивать его. Тут женщина и очнулась, потому что на самом деле она была не мертвая, а впала в глубокое забытье. Она села и посмотрела на незадачливого воришку, который так перепугался, что рухнул без чувств. Тогда она взяла его фонарь, пошла к себе домой и постучалась в дверь.

– Кто там? – спросил слуга.

– Это я, твоя хозяйка, – ответила она. – Открой дверь и впусти меня.

Слуга побелел как полотно, побежал в комнату хозяина и рассказал ему, что с ним случилось.

– Тебе померещилось, – сказал хозяин. – Моя жена так же не может вернуться из могилы, как и моя лошадь не может подняться по лестнице, чтобы выглянуть в окно.

Тут он услышал на лестнице стук подков, распахнул дверь и увидел свою лошадь, которая поднималась к окну. Тогда понял он, что Господь послал знамение, чтобы вразумить его, со всех ног бросился вниз, открыл дверь и обнял жену, которую считал мертвой. С тех пор они жили долго и счастливо.

Старик с женою сидели однажды перед бедным домиком: им хотелось немного отдохнуть от работы. Вдруг подъезжает к домику превосходная карета, запряженная четверкою отличных коней, и из кареты выходит богато одетый господин. Мужик поднялся, подошел к господину и спросил: «Чего вы желаете и чем вам можно услужить?» Незнакомец протянул мужику руку и сказал: «Я ничего не желаю, кроме того, чтобы хоть один раз отведать вашей деревенской стряпни. Приготовьте же мне картофель в том виде, в каком вы его сами едите, и я тогда сяду с вами за стол и с удовольствием поем картофеля». Мужик улыбнулся и сказал: «Вы, может, граф либо князь какой, а то еще и герцог? Знатным господам мало ли какие прихоти приходят в голову; а впрочем, я ваше желание исполню».

Жена его пошла в кухню и стала картофель мыть и тереть и хотела из него изготовить клёцки, как это часто водится у мужиков. Между тем, как она была занята этим, мужик сказал незнакомцу: «Пойдемте-ка со мною в мой садик – у меня еще есть там кое-какие дела». А в саду у него были накопаны ямы, и он хотел в них сажать деревья. «Разве нет у вас деток, которые могли бы вам помочь в вашей работе?» – спросил приезжий. «Нет, – отвечал мужик, – то есть был у меня сын, – добавил он, – да только уже много лет назад пропал без вести. Странный был малый: умный и сметливый, но учиться ничему не хотел и шалости у него были дурные; наконец он от меня сбежал, и с той поры я ничего о нем не слышал». Старик взял деревце, сунул его в одну из ямок и рядом с ним воткнул кол; потом подсыпал земли в ямку, утоптал ее и в трех местах подвязал деревце соломенным жгутом к колу. «Скажите же, пожалуйста, – сказал приезжий, – отчего вы также не подвяжете то кривое, корявое деревце, которое вон там в углу почти склонилось до земли: оно бы тоже росло прямее?» Старик усмехнулся и сказал: «Что вы, сударь, по-вашему рассуждаете; сейчас и видно, что садоводством вы не изволили заниматься. То дерево уже старо и искривлено; его уж никто не выпрямит: деревья можно выправлять, только пока они молоды». – «Значит, это то же, что с вашим сыном, – сказал приезжий, – кабы вы его выправляли, пока он был молод, он бы, может быть, и не бежал от вас; а теперь, пожалуй, тоже окреп и искривился?» – «Конечно, – отвечал старик, – ведь уж много времени прошло с тех пор, как он ушел; должно быть, изменился с тех пор». – «А узнали бы вы его, кабы он к вам теперь явился?» – «Едва ли узнал бы я его в лицо, – сказал мужик, – а есть у него родимое пятно на плече, вроде боба». Когда он это проговорил, приезжий снял с себя верхнее платье, обнажил плечо и показал мужику родимое пятно в виде боба на плече своем. «Боже ты мой! – воскликнул старик. – Неужели ты точно мой сын?» – И любовь к своему детищу шевельнулась в сердце его. – «Но как же ты можешь быть моим сыном, – добавил старик, – когда ты такой большой барин и живешь в богатстве и изобилии? Каким же образом ты этого достиг?» – «Ах, батюшка, – возразил сын, – молодое деревце не было ни к какому колу привязано – оно кривым и выросло, а теперь уж и состарилось – его не выпрямишь. Вы спрашиваете, как я этого достиг? Я сделался вором. Не пугайтесь: из воров я мастер. Для меня не существует ни замок, ни задвижка; что я пожелаю иметь, то уж мое. И не подумайте, чтобы я крал, как обыденный вор: беру только от избытка богачей. Бедные люди от меня обеспечены: я скорее сам им дам от себя, нежели возьму у них. Точно так же я не трогаю того, что могу получить без труда, без хитрости и уменья». – «Ах, сынок, – сказал отец, – все же мне твое ремесло не нравится: вор – все же вор, и я могу тебя уверить, что это добром не кончится». Повел он его и к матери, и, когда та услышала, что это ее сын, она стала плакать от радости; а когда он признался ей, что он сделался вором-мастером, она стала плакать еще сильнее. Наконец она сказала: «Хотя он и вором стал, а все же он мне сын, и я рада, что мне еще раз удалось его увидеть».

Вот и сели они у дверей домика, и он еще раз поел с ними той грубой пищи, которую он давно уже не пробовал. Отец сказал при этом: «Вот если бы наш господин граф, что в замке том живет, узнал, кто ты таков и чем занимаешься, так он не стал бы тебя на руках качать, как в тот день, когда он был твоим восприемником у купели, а, верно, заставил бы тебя покачаться на веревочной петле?» – «Не беспокойтесь, батюшка, он мне ничего не сделает: я свое дело тонко знаю. Я вот и сегодня еще думаю к нему заглянуть». Когда завечерело, мастер-вор сел в свою карету и поехал в замок. Граф принял его весьма вежливо, потому что счел его за человека знатного. Когда же приезжий объяснил, кто он, граф побледнел и на некоторое время смолк. Наконец он сказал: «Ты мне крестник, поэтому я сменю гнев на милость и обойдусь с тобою мягко. Так как ты хвалишься, что ты вор-мастер, то я испытаю твое искусство; если же ты испытания не выдержишь, то награжу тебя двумя столбами с перекладиной, и придется тебе плясать на веревке под карканье воронов». – «Господин граф, – отвечал мастер-вор, – придумайте три испытания какой угодно трудности, и если я вашу задачу не разрешу, то делайте со мною все что вам угодно». Граф на несколько минут задумался, потом сказал: «Ладно! Прежде всего ты должен увести моего парадного коня из конюшни; затем из-под меня и моей супруги ты должен во время сна выкрасть простыни с постели, да так, чтобы мы не заметили, да при этом еще снять с пальца у моей жены ее обручальное кольцо; в‑третьих, наконец, ты должен украсть священника и причетника из церкви. Запомни хорошенько, ведь тут дело о твоей голове идет».

Мастер отправился в ближайший город; там он купил одежду у старой крестьянки и нарядился бабой. Размалевал себе лицо, да еще и рябины подделал, так что никто бы не мог его узнать. Затем наполнил бочонок старым венгерским вином, в которое еще подмешал очень сильного усыпительного зелья. Бочонок взвалил он себе на спину, поверх котомки, и, кое-как переваливаясь и ковыляя, направился к графскому замку. Было уже темно, когда он туда добрел; он присел во дворе на камень, стал покашливать старческим кашлем и потирал руки, будто бы озябнувшие. И на том же дворе, перед входом в конюшню, расположились около огня солдаты, которые стерегли заветного коня; один из них заметил старуху и крикнул ей: «Подойди сюда, тетка, погрейся около нашего огня! Небось и ночлега-то у тебя нет, и ночуешь-то ты где придется?» Старуха заковыляла к ним, попросила отвязать у ней со спины котомку и подсела к их огню. «Что у тебя там в бочонке, старая карга?» – спросил один из солдат. «Вина глоток, – отвечала она, – я им торгую, тем и питаюсь; вот и вам за денежки да за доброе слово охотно дам по стаканчику». – «А ну-ка! – сказал солдат и, отведав стаканчик, крикнул: – Коли вино-то окажется хорошим, так я не прочь и другой стаканчик опрокинуть!» – и велел себе еще налить, и все товарищи последовали его примеру. – «Эй вы, там, камрады! – крикнул кто-то из солдат тем, что в конюшне сидели. – Тут тетка пришла, винца принесла, такого, что, пожалуй, еще старше ее будет, испейте глоточек! Ей-ей, лучше нашего огня греет!» Старуха не поленилась свой бочонок и в конюшню снести. А там – один солдат сидел на оседланном графском коне верхом, другой держал коня под уздцы, а третий за хвост его ухватил. Старушка стала подносить им сколько было их душе угодно – пока весь бочонок не опорожнился. Вскоре один из них выпустил узду из рук, прилег наземь и захрапел; другой – хвост из рук выпустил и захрапел еще громче того. Тот, что на коне был, хотя и усидел в седле, но ткнулся головой в гриву коня, заснул и сопел, словно кузнечный мех. Те, что сидели на дворе, вокруг огня, давно уже спали, растянулись по земле и не шевелились, словно окаменели. Увидев это, мастер-вор дал одному вместо узды веревку в руки, другому вместо хвоста – пучок соломы; но что ему было делать с тем, который на коне сидел верхом? Сбросить его – так, пожалуй, еще проснется да крик подымет! Он ухитрился вот как: распустил подпругу, подвязал к седлу пару веревок, прикрепив их к кольцам в стене конюшни, потом подтянул сонного солдата вместе с седлом вверх, а веревки закрепил к столбу. Затем легохонько отцепил коня от цепи, обмотал ему копыта старыми тряпками, чтобы звон подков о мостовую не разбудил всех в замке, потом вывел осторожно коня из конюшни, вскочил на него – и был таков.