Придя к себе домой, баба повстречала сына, вернувшегося с поля. Она ему рассказала, каких диковинок наслушалась, и добавила еще к этому: «Очень я рада тому, что нашелся мне случай послать кое-что моему бедненькому муженьку… Кто ж его знал, что он там, на небе, будет в чем-нибудь терпеть нужду». Сын слушал ее, развеся уши от удивленья, и сказал наконец: «Матушка, ведь этаких-то выходцев с неба не каждый день встретишь! Вот и хочу я сейчас того человека разыскать; пусть он мне расскажет, каково там живут и как работают». Он сел на коня и помчался что есть мочи на розыски. Разыскал мужика; тот сидел под ивой и только что сбирался считать деньги, полученные от его матери. «А не видал ли ты здесь человека, который с неба пришел?» – крикнул юноша нашему хитрецу. «Видел, он уж в обратный путь направился и вот взобрался на ту гору, с которой ему все же до неба ближе путь. Ты его еще, пожалуй, и нагонишь, если поскачешь поскорее». – «Ах, – сказал юноша, – я за день-деньской поистомился, а едучи сюда, и совсем устал; ты человека того знаешь, так садись на моего коня, поезжай да уговори его сюда вернуться». «Ого! – подумал мужик. – У этого парня, кажется, тоже царя в голове нет!» – и потому ответил: «Что же, могу сделать для вашего удовольствия». Вскочил в седло и поскакал самой крупной рысью. Парень просидел на дороге до самой ночи, но мужик не вернулся к нему. «Верно, – подумал он, – тот, что с неба пришел, очень спешил туда возвратиться и потому не захотел сюда прийти, а мужик-то этот и отдал ему моего коня для передачи отцу моему». Он пошел домой и сказал своей матери: «Я батюшке лошадь отправил, чтобы ему не все пешком за овцами-то там бегать». – «И отлично сделал, – отвечала она, – ноги у тебя молодые, так ты можешь и без лошади обойтись».

А мужик, вернувшись домой, поставил коня рядом с коровой, оставленной в залог, потом пришел к жене и сказал: «Трина, на твое счастье, я нашел двоих, которые еще проще и еще глупее тебя; на этот раз я тебя от побоев избавлю и приберегу их до другого раза». Затем он закурил свою трубку, уселся в дедовское кресло и стал говорить: «Недурное дельце я обделал! За двух тощих коров получил в обмен сытую лошадь да еще туго набитый кошель денег в придачу. Кабы с глупости, то всегда такие барыши приходилось брать, то я бы, пожалуй, ее и уважать готов». Так мужик про себя раздумывал; но тебе-то, конечно, простаки таких умников милее?

Малое дитятко получало каждый день от матери блюдце молока со сдобными крошками и всегда выносило свое блюдце во двор. Когда же дитя начинало кушать, то из стенной щели выползал домовый уж, опускал свою головку в молоко и питался вместе с дитятей. Это дитяти нравилось, и, когда случалось, что уж не тотчас являлся разделить скромную трапезу, дитя его начинало так выкликать:

Тогда уж вылезал поспешно и принимался за молоко. В благодарность за это он приносил для ребенка из своей скрытой казны всякие хорошие вещи – блестящие камешки, жемчуг и золотые игрушки. Но питался уж только молоком, а к крошкам и не притрагивался. Вот однажды дитя взяло в руки ложечку, легонько ударило ужа по головке и сказало: «Ты должен и крошки есть». Мать тем временем стояла в кухне, услышала, что дитя с кем-то говорит, и, увидев, что оно бьет ужа по головке, выскочила из кухни с поленом и пришибла бедного ужа насмерть.

С того времени в ребенке произошла какая-то перемена. Пока с ним ел уж с одного блюдца, ребенок и вырос, и окреп, а тут вдруг побледнел и стал хиреть. Немного спустя не к добру стала завывать над домом ночная птица, а красношейка стала собирать листочки и веточки для могильного веночка, и вскоре после того ребенок уже лежал в гробу.

Бедная сиротка сидела у городской стены и пряла и вдруг увидела, как уж выполз из одного отверстия в стене. Она тотчас разостлала свой голубой шелковый платочек около себя – а ужи этот цвет очень любят, да на него только и идут. Как только уж это увидел, сейчас повернул к своей щели, опять выполз из нее и принес маленькую золотую коронку, положил на платок и опять уполз. Девочка взяла ту коронку, сплетенную из тонкой золотой проволоки, и любовалась блеском ее. Вскоре после того уж и еще раз выполз; но, увидев, что коронки уже нет на платке, он всполз на стену и до тех пор бился изо всех сил о стену головою, пока не упал со стены мертвый. Кабы девочка на ту коронку не польстилась, уж, вероятно, еще более натаскал бы ей сокровищ из своей норы.

Старик-мельник жил на старой мельнице; не было у него ни жены, ни детей, и только три батрака находились у него в услужении. После того как они пробыли у него уже несколько лет, он им сказал однажды: «Я уж стар и не прочь бы на печку завалиться; а вы ступайте по белу свету, и тот из вас, который приведет мне лучшего коня, получит от меня мельницу во владение, да пусть уж меня до самой смерти и прокармливает». А третий-то батрак служил у мельника младшим рабочим, и все его считали глупым, и мельницу ему не прочили; да и сам-то он не думал, что она ему достаться может. Вот и вышли они все трое на поиски, и когда пришли к первой деревне, то двое старших сказали глупому Гансу: «Оставайся-ка ты здесь, все равно тебе ни в жизнь не добыть ни одной клячи!» Ганс, однако же, от них не отставал, и когда наступила ночь, подошли они втроем к пещере, в которой и легли спать. Те двое, что поумнее, дождались, пока Ганс заснул, а затем встали и ушли, покинув Ганса одного, и думали, что очень тонко поступили (а им еще придется за это поплатиться!) …Когда солнце взошло и Ганс проснулся, он увидел, что лежит в глубокой пещере, стал кругом оглядываться и воскликнул: «Господи, да где же это я?» Тут он поднялся, выкарабкался из пещеры, вышел в лес и подумал: «Один я здесь и покинут всеми! Как доберусь я теперь до своего коня?» Между тем как он так шел да раздумывал, попалась ему навстречу маленькая пестрая кошечка и сказала ему ласково: «Ганс, куда ты собрался?» – «Ах, отстань! Ведь ты мне ни в чем не можешь оказать помощи!» – «Я знаю, чего ты желаешь, – сказала кошечка, – ты хочешь сыскать красивого коня. Пойдем со мною и будь ты мне в течение семи лет верным слугою; так я тебе такого коня достану, какого ты в жизни в глаза не видывал!» – «Предиковинная кошка, – подумал Ганс, – но я все же хочу посмотреть, правду ли она говорит?» И вот она взяла его с собою в свой заколдованный замок, где вся прислуга у нее состояла из кошечек, и все проворно и весело бегали по лестницам вверх и вниз. Вечером, когда кошечка с Гансом за стол садились, три кошки должны были утешать их музыкою: одна играла на басу, другая на скрипке, третья в трубу трубила, преусердно раздувая щеки. Чуть они кончили обедать, стол тотчас выносился, кошечка говорила: «Ну-ка, Ганс, потанцуй со мной». – «Нет, – отвечал он, – с кошкой я никогда не танцевал и танцевать не стану». – «Ну так уложите его спать», – говорила кошечка остальным кошкам. Тогда одна светила ему свечой в его опочивальне, другая разувала его, третья снимала с него чулки, четвертая задувала свечку, когда он был раздет. Наутро они опять приходили и помогали ему выбраться из постели: одна надевала ему чулки, другая подвязывала подвязки, третья приносила обувь, четвертая умывала его и потом утирала ему лицо своим хвостиком. «Это она очень ловко и мягко умеет делать», – говорил Ганс. Но и он, в свою очередь, должен был служить кошечке и каждый день рубить дрова; на это выдавался ему и топор серебряный, и клин, и пила – тоже серебряные, и колотушка медная. И вот он колол дрова для кошечки, жил у нее в доме, сладко ел и пил, но ни с кем не виделся, кроме пестрой кошечки и ее свиты. Однажды она сказала ему: «Ступай и выкоси мне мой лужок да высуши мне траву». И дала ему косу серебряную, а брусок золотой, но приказала все ей возвратить в точности. Ганс пошел и исполнил то, что ему было приказано; выкосив луг, он принес косу, брусок и сено обратно и спросил, не может ли она теперь ему выплатить заслуженное им вознаграждение. «Нет, – сказала кошечка, – прежде ты мне должен еще одно дело сделать: вот тут и бревна на строение серебряные, и топор, и скрепы, и все необходимое тоже из серебра; построй мне из всего этого небольшой домик». Ганс домик построил и сказал, что теперь он все выполнил, а лошади обещанной все еще нет. А между тем условленные семь лет протекли словно полгода. Спросила его кошечка, не хочет ли он выбрать из ее лошадей? «Хочу», – сказал Ганс. Тогда она ему открыла домик, и, чуть только дверь отворилась, видит он – стоят там в стойле двенадцать лошадей, статных да таких красивых, что на них сердце радовалось! Потом она его накормила, напоила и сказала: «Ступай теперь домой; твоего коня я тебе не дам с собою, а вот через три дня сама приеду и коня приведу». Вот и собрался Ганс в дорогу, и она сама ему показала, как пройти на мельницу. Не дала она ему даже и нового платья, и должен он был остаться в своем старом, заштопанном полукафтане, – а он в течение семи лет стал ему всюду и короток, и узок. Когда он домой вернулся, то и другие два батрака тоже пришли на мельницу: оба привели коней с собою, да у одного-то был хром, а у другого – слеп. Спросили его батраки: «Ганс, а где же твоя-то лошадь?» – «Через три дня будет здесь». Те расхохотались и сказали: «Ну да уж коли ты-то лошадь добудешь, так уж настоящая будет!» Пошел Ганс в дом, но мельник сказал ему, чтобы он с ними не садился за стол – такая-то у него одежонка рваная и лохмотная, что пришлось бы за него стыдиться, если бы кто чужой вошел. Вот и вынесли они ему немного еды за двери, и когда вечером все спать пошли, то двое других не хотели ему и постели дать, и он наконец должен был забраться в гусиный загон и улечься на жесткой соломе. Наутро, когда он проснулся, три дня-то уж и миновали; и вдруг подъехала повозка, запряженная шестериком коней, и все они так и блестели – посмотреть любо! А при повозке был и слуга, который вел в поводу седьмую лошадь, для бедного Ганса. Из повозки же вышла красавица королевна и вошла на мельницу, и эта королевна была та самая пестрая кошечка, у которой бедный Ганс семь лет прослужил. Она спросила у мельника, где его младший батрак. Мельник отвечал ей: «Его мы и пустить на мельницу не можем – он весь в лохмотьях; ну и валяется где-то в гусином загоне». Королевна приказала сейчас его позвать. Привели его, и он вынужден был рукой придерживать свой полукафтан, чтобы прикрыть прорехи. Тут слуга королевны развязал чемодан с богатым платьем, вымыл батрака и приодел, и вышел он король королем. Затем королевна захотела посмотреть на тех лошадей, которые приведены были другими батраками: одна оказалась хромой, другая слепой. Тут приказала она своему слуге привести седьмую лошадь; как увидел ее мельник, так и сказал, что такой лошади еще у него на дворе и не бывало. «А эту лошадь я привела твоему младшему батраку», – сказала королевна. – «Ну так ему и отдаю мельницу», – сказал мельник. Но королевна подарила мельнику коня да оставила за ним и мельницу; а сама взяла своего верного Ганса, посадила с собою в повозку да с ним и уехала. Поехали они сперва к тому маленькому домику, который Ганс построил серебряным плотничьим инструментом, а домик тот обратился в большой замок, и все в том замке серебряное да золотое; там они с ним и свадьбу сыграли, и стал он богат, так богат, что на весь его век богатства хватило. Вот людям добрым и наука: пусть не говорят, будто кто неумен, так уж ни на что и не пригоден.