Кисанька отвечала:

«Спасибо, кисанька, – отвечал волк, – а дома ли госпожа лисанька?» Кошка отвечала ему:

Волк отвечал ей:

Госпожа лисанька спросила у кисаньки: «Есть ли у жениха красные порточки и какая у него мордочка – тупая или вострая?» Кисанька отвечала отрицательно. «Ну так он мне в женихи не годится».

После того как волку было отказано, пришли еще свататься к лисаньке – собака, олень, заяц, медведь, лев, а затем поочередно и все лесные звери. Но у каждого из женихов не хватало одного какого-нибудь из хороших качеств, которыми обладал старый лис, и лисанька должна была каждому из этих женихов поочередно отказывать. Наконец явился к сватовству молодой лис; тогда лисанька стала спрашивать: «Есть ли у него красные порточки и востренькая ли у него мордочка?» – «Да, – отвечала кисанька, – все это есть у него». – «Ну так вели ему сюда наверх подняться», – сказала госпожа лисанька и приказала служанке готовить свадебное пиршество:

И затем сыграна была свадьба с молодым лисом, и много было на той свадьбе плясок и веселья; веселились, пели и плясали, да, пожалуй, и теперь еще пляшут, коли не устали.

Какой-то башмачник не по своей вине так обеднел, что у него наконец ничего больше не осталось, кроме кожи для единственной пары башмаков. Вот и выкроил он под вечер эти башмаки и хотел их с утра пустить в работу; а так как совесть у него была чиста, то и лег он спокойно в постель, помолился Богу и заснул. Наутро, помолившись Богу, он хотел было усесться за работу и вдруг видит, что башмаки стоят совсем готовые на его столе. Подивился он и даже не знал, как это себе уяснить. Взял он башмаки в руку, чтобы поближе их рассмотреть, и увидел, что они так чисто сработаны, что ни одного стежка нет в них неправильного – видно, что мастер те башмаки шил. А вскоре после того явился и покупатель, и так как башмаки ему понравились, то заплатил он за них дороже, чем обыкновенно, и башмачник на те деньги мог купить кожи на две пары башмаков. Он и скроил их с вечера, и думал наутро со свежими силами приняться за работу, да это оказалось совершенно излишним, потому что к его пробуждению башмаки были уже готовы; да и за покупателями не стало дело, и получил он за них столько денег, что мог купить кожи на четыре пары башмаков.

На другое утро башмачник опять-таки нашел у себя на столе все четыре пары сшитыми и готовыми; и так пошло дело и далее: что он с вечера накроит, то уж к утру все сшито, так что он вскоре стал сводить концы с концами и наконец стал даже зажиточным человеком. Вот и случилось однажды вечером, незадолго до Рождества, что он перед сном сказал своей жене: «А что, если бы мы нынешнюю ночку остались здесь да попытались бы увидеть, кто это нам оказывает такую деятельную помощь?» Жена была очень довольна этим предложением и зажгла свечу; а сами они попрятались в уголок комнаты, позади платьев, повешенных на стене, и стали прислушиваться и присматриваться.

Ровно в полночь явились два маленьких, красивеньких человечка – совсем маленькие, сели за башмачников рабочий стол, взяли все накроенные работы и начали своими крошечными пальчиками так проворно и быстро тыкать шилом, тачать да постукивать молоточками, что башмачник в изумлении не мог от них и глаз отвести. И работали они до тех пор, пока всей работы не переделали и не выставили на стол готовую обувь; тогда они живо свернулись и исчезли мигом.

На другое утро жена сказала мужу: «Эти маленькие человечки нас обогатили своей работой; должно бы и нам тоже их за это отблагодарить. Они вон какие крошечные, и, верно, им, бедненьким, холодно? Знаешь ли, что я придумала? Сошью-ка я им каждому по рубашечке, по кафтанцу, по камзольчику и порточкам; да каждому еще, сверх того, свяжу по паре чулочек; а ты стачай им по паре башмачков». Муж, конечно, согласился, и вечерком, когда у них все было готово, они положили на стол свои подарки вместо накроенного товара и затем попрятались по углам, чтобы посмотреть, как человечки примут от них подарки. В полночь явились они по-прежнему и хотели тотчас приняться за работу; но когда вместо накроенной кожи нашли на столе красивенькие платьица, они сначала удивились, а затем очень обрадовались. С величайшею быстротою они нарядились в сшитое для них платье, оправили на себе все складочки одежды и запели:

И стали кружиться, и плясать, и прыгать через стулья и скамейки. Наконец они доплясались и до дверей и за дверьми исчезли. И с этого времени они больше не возвращались; но башмачнику везло по-прежнему в течение всей его жизни, и всегда во всем была ему удача.

Жила-была однажды бедная служанка, чистоплотная и на службу ретивая; она каждый день убирала дом и вытряхивала сор на большую кучу около дверей. Однажды, когда служанка только что собиралась приняться за работу, она нашла на двери письмо и так как не могла его прочесть, то поставила метлу в уголок и принесла письмо к своим господам; а в том письме оказалось приглашение от домовых духов, которые звали девушку крестить у них ребенка. Девушка была в нерешимости, как ей поступить; но, наконец, после многих уговоров и после того, как господа сказали ей, что от такого приглашения нельзя отказываться, она согласилась. Тогда явились трое домовых и повели девушку внутрь горы, где жили эти маленькие человечки. В их жилье все было маленькое, но такое красивое и миленькое, что и описать невозможно. Родильница лежала на кровати из черного дерева, украшенной жемчужками, одеяльца были золотом расшиты, колыбелька из слоновой кости, а ванночка из чистого золота. Покончив с крестинами, девушка хотела было вернуться домой, но маленькие домовые убедительно стали уговаривать ее, чтобы она у них прогостила три дня. Она исполнила их желание и провела время в веселье и радости, и маленькие домовые старались ей во всем угодить. Наконец она собралась домой, и тогда ее маленькие хозяева набили ей полнешеньки карманы золота и вывели ее из горы. Вернувшись домой, девушка задумала приняться за свою обычную работу, взяла было в руки метлу, которая, как и прежде, стояла в том же углу, и начала подметать. Но из дома вышли какие-то незнакомые люди и спросили у девушки, кто она и что она здесь делает? Оказалось, что она пробыла в горе у маленьких домовых не три дня, а семь лет, и ее прежние господа тем временем успели умереть.